Прошедшие войны

Магомедалиев понимающе мотнул головой, еще раз осмотрел Цанка, так же, как и Мадлена, остановил взгляд на обуви.

— Вы сейчас где живете? — спросил он, поднимая свои влажные черные глаза.

— В Чиили, Кзыл-Ординской области.

— Кем работаете?

— Заместителем управляющего водхоза.

— Понятно, понятно, — кивнул головой Ахмед Якубович, — вода здесь всё, это — богатство.

Наступила неловкая пауза. Цанка в упор наблюдал за лоснящимся, холеным лицом Магомедалиева, за его ухоженной прической, аккуратно подстриженными черными усами.

— А где Курто? — нарушил молчание Арачаев.

— Ой, мой друг, даже не знаю, даже не знаю, — развел руками озабоченно Магомедалиев. — Тоже был на фронте, потом этот бардак… Ну сам видишь… — потом вдруг улыбнулся с натугой и перевел разговор в другую плоскость. — А Вы видели, — он снова перешел на «Вы», — как пела Мадлена? Просто очаровательно! А ведь это дебют!.. Я сам нашел в ней этот природный дар… Молодец! — он обернулся к девушке. — Молодец!.. Ну готовься, минут через десять твой выход… Ну, рад был Вас видеть, — он вновь обращался к Арачаеву, — до встречи.

Когда Ахмед Якубович вышел, сияющая Мадлена спросила Цанка, на русском:

— А Вам и вправду понравилось мое пение?

— Очень! — воскликнул он.

— Я так волновалась!.. Все-таки дебют… А где Вы работали дома?

— Председателем Шалинского исполкома, — по-военному ответил Арачаев.

— О-о-о! — сказала Мадлена. — Садитесь, пожалуйста… А Вы давно знакомы с Магомедалиевым?

— Очень давно, — ответил, садясь, Цанка.

Мадлена тоже села на свое место, оценивающе посмотрела на себя в зеркальце, плавным движением руки убрала за ухо завитушку пряди светло-рыжих волос, чуть подняла разрез декольте. Как раз Цанка именно туда и смотрел, и не мог оторвать свой взгляд от этих сказочно-заманчивых белоснежных выпуклостей женского тела. Потом он сбоку невольно пробежался по ее чуть выпуклому красивому животику, пошел еще ниже к бедрам… Позабытое, дурманящее влечение овладело им. Его мысли улетели в истоме, но внезапный вопрос девушки вернул его в реальность.

— А Вы знаете, какое горе у Ахмед Якубовича?

— Нет, а что?

— Ведь год назад, а может два, не знаю точно, во Фрунзе у него сгорела вся семья: жена, дочь, а до этого от болезни померли дети дочери… Страшное горе.

— А как они сгорели?

— Он говорит, что это сделали чеченцы… Все до последнего унесли. Оставили Магомедалиева нищим… Вообще сволочи отъявленные…

— А сын его где?

— Там, говорят, во Фрунзе живет… Я его видела недавно. Деньги приехал у отца просить… Какой-то пьяница… А Вам действительно понравилось мое пение? — кокетливо скривила глаза Мадлена.

— Очень, — расплылся в улыбке Цанка.

После этого они обменялись еще несколькими фразами, Цанка выудил у нее адрес, просил позволить проводить до дому.

— Не знаю, — кривлялась девушка, — меня всегда сопровождает мама… Да к тому же я только в туфлях, меня на машине подвезли.

— Я тоже возьму машину, — браво кидался Арачаев.

После концерта Цанка и Далхад стояли возле служебного выхода, ждали появления Мадлены. На улице было холодно, ветрено, шел негустой, но колючий снег. Постепенно площади перед домов культуры опустела, народ разошелся по домам. Только одинокая легковая машина с работающим мотором стояла в стороне на проезжей части.

— Что они там делают? — возмущался Далхад. — Я уже отрезвел, как стеклышко.

— Может и мы пойдем, — предложил Цанка — он весь посинел, съежился; его фатовской вид явно не соответствовал капризам погоды.

— Нет, стой, — отрезал твердо Далхад, — мы должны выстоять до конца; на фронте в ледяной воде стояли до утра, выжидая «языка», а тут что?

Наконец служебная дверь открылась и вывалилась веселая троица — две разряженные, смеющиеся в восторге женщины и Магомедалиев. Цанка двинулся навстречу, как бы давая о себе знать. Мадлена, увидев его, сделала удивленный вид, кутая лицо в большом воротнике кроличьей шубки, приблизилась к Арачаеву.

— А Вы еще здесь? — капризным голосом спросила она. — А мы поедем на машине. До свидания, — она отвернулась, потом вновь сделала шаг к Цанке. — Это моя мама… Не замерзнете? — махнула она рукой и кокетливо, чуть игриво, подбежала к матери.

Магомедалиев взял обеих женщин под ручки, галантно вел через площадь к машине. Обе дамы на каблучках скользили, пытались упасть, визжали, но мужчина их с силой поддерживал, сам смеялся от души, на ходу что-то рассказывал. У машины Ахмед Якубович лично, со всей деликатностью, открыл заднюю дверь, усадил женщин.

— Сережа, в ресторан на Ленинском, — последнее, что услышали оторопевшие Далхад и Цанка.

Поздно ночью на кухне в квартире Басовых Арачаев восторженно описывал весь концерт, кроме эпизодов в буфете. С особым восхищением рассказывал о Мадлене. Альфред Михайлович не выдержал долгого чаепития и как обычно удалился спать. После того как гость закончил рассказ, Алла Николаевна вскочила: