Прошедшие войны

Весь вечер волновался Баки-Хаджи, нервничала Хадижат, не зная цели приезда важных гостей, а когда узнали — вздохнули с облегчением. Оказывается, у Гойсум-Хаджи дочь на выданье. Правда, на выданье она давно, просто нет в округе людей, достойных породниться с Иналовым. Говорили гости, что на скачках дочь богатого купца — красавица Дихант — и ее мать, как увидели Цанка и его горе, сразу поняли, что должны помочь бедному юноше, принять участие в его судьбе. А участие это в крупной сумме выражается, много приданого даст отец любимой дочери, правда, дочерей восемь, но Дихант самая старшая и потому любимая.

Еще говорили, что от поклонников отбоя нет и выбор наиширочайший. Но если родниться, то только с достойными, и самый достойный в округе по почету и уважению, по честности и религиозности только Баки-Хаджи. Конечно, жаль дочь — к тому же красавицу, но что не сделаешь ради друга, ради счастья молодых и влюбленных, любые жертвы можно принять.

Не откладывая дело на потом, как и советовали и настаивали гости, через день поехал Баки-Хаджи к Иналову, взял с собой жену, а то был бы скандал на все село. Да и чувствовал Баки-Хаджи, что здесь что-то не ладно, иначе не приезжают в Чечне дочь замуж пристраивать. Ехал, думал, мучился, не знал, какое пятно на дочери Гойсума-Хаджи лежит, что замуж не берут, а приехал, увидел девушку — ахнул. Хадижат рот зажала рукой, чтоб не крикнуть от удивления.

Действительно, не врали гости, Дихант была в меру красивой, чистенькой, даже холеной, но высокой до невозможности, даже длинной.

— Так она, по-моему, выше Цанка будет? — невыдержав, шепнула Хадижат на ухо мужу.

— Молчи, дура, — пнул мулла в толстый бок жену, — ты тоже не ниже меня… В любви это не мешает, а может даже наоборот. После остались старики одни. Шел тяжелый разговор, был просто торг.

— Ты меня извини, Гойсум, — говорил ласково Баки-Хаджи, — ведь это не сын мой, а племянник, не могу я его неволить. Вдруг заартачится, скажет, что не молода, а к тому же, видно, она и старше Цанка, да плюс ко всему, может, даже выше него будет.

— Да ладно, мой друг, — улыбался в ответ Гойсум — Хаджи, — разве так дело делается?.. Знаю, знаю, что опечален ты — лучшего коня потерял. Так не волнуйся, после свадьбы получишь моего серого в яблочках… Эх конь! Как руку отрезают! Ну, конечно, это не за какую-либо услугу, это просто подарок другу… А если честно, говорю вам — такая жена в доме — счастье. И шьет, и вяжет, а как готовит. Правда, скотину не любит, ну, это дело мужское.

— А доить? — не выдержал Баки-Хаджи.

— Разберутся. Не наше дело в их жизнь вмешиваться.

— Да и мать Цанка — женщина строптивая, — не унимался Арачаев.

— Ей тоже, как и твоей жене, лучший отрез ткани положили — чистый шелк… Не волнуйся, о своих детях заботимся. Будут они жить в согласии и в достатке… Дай Бог!

— Аминь! — поддержал его Баки-Хаджи.

Дважды ездил перевязанный Цанка вместе с Курто на свидание с Дихант. Возвращаяь обратно, всю дорогу смеялись до слез, описывая ее рост.

Не соглашался он. Говорил, что длинна и стара.

Завопил тогда писклявым голосом Баки-Хаджи на все село. — Из-за какой-то сучки смазливой, безродной моего коня угробил, а на хорошей девушке из богатой, знатной семьи жениться не хочет. Обиделся Цанка, вернул дяде его подарок — кобылицу с жеребенком.

Не отказался скупой старик от возврата. Посчитал за должное.

Завертелись вокруг Цанка женщины, говорили, какая Дихант умница да красавица, как она рукодельничает и еду готовит, а что приданого за ней — не счесть. Что греха таить, последнее обстоятельство сыграло решающую роль. Дал Цанка согласие — кто не хочет сладкой дармовой жизни?!

Спешно стали готовиться к свадьбе. Саманный дом Цанка и его семьи состоял из трех смежных комнат с одним входом. Одну крайнюю комнату отгородили, вырубили в ней отдельный вход, поставили печь, дымоход пустили в узкое окно. Вот и все жилище.

Свадьба была пышной. Невеста на вид богатой. Ее свадебное платье из разноцветного натурального шелка было все украшено золотыми нитками. Правда, приданого никакого не было, кроме многочисленных нарядных одежд невесты, из которых ни в одном нельзя было пойти в сарай к коровам, а только на свидание к юношам.

Через две недели по ритуалу повез Цанка молодую жену к ее родителям, заодно должен был познакомиться с новой родней. Подарили ему тогда отрез добротной ткани для черкески и штанов, золотые карманные часы.

После этого началась у Цанка семейная жизнь. Дихант нос кривила, жаловалась всем на нищету и убогость. Быт ее не утраивал. А по ночам говорила, что от молодого мужа воняет навозом и потом, что ее тошнит от этих запахов, что нары жесткие, а постель изношена, что вши заели ее, а искупаться негде. Со стыдом все это терпел Цанка, зато стал одет, как положено, и часы на цепочке приятно отягощали карман.

И все-таки не долго обманывался Цанка. Как-то вечером, после очередного брезгливого пофыркивания жены, дал он ей увесистый подзатыльник. Вскочила Дихант, злая, пунцовая, стала в позу — руки уперлись в бока, глаза выкатились на лоб.