Прошлое гражданского брака

Многоженство – не коренной славянскій институтъ, – наносный отъ тюркскихъ кочевниковъ, но христіанство застало славянъ въ многоженств, не только укоренившемся, но и обычномъ, юридически признанномъ. Церковные суды объявили многоженству ршительную борьбу. Однако, уничтожить гражданскую сторону полигамическаго брака христіанство не смогло даже на первыхъ порахъ своихъ, даже въ семь такого благочестиваго человка, какъ креститель Руси, Владимиръ Святой. Онъ разстался съ своимъ языческимъ гаремомъ, но его новый христіанскій бракъ не погасилъ законности прежнихъ браковъ, и дти отъ Анны греческой не получили въ надлахъ своихъ преимуществъ предъ дтьми отъ Мальфриды, Рогнды, плнной инокини, вдовы Ярополка. Духъ рода еще торжествовалъ надъ силою церковнаго обряда, и актъ условленно-открытаго плотскаго сожительства и дторожденія былъ властне мистическихъ понятій и словъ. Очень можетъ быть, что Борисъ и Глбъ погибли жертвами именно церковной попытки провести преимущество первородства въ христіанской семь надъ родовымъ старшинствомъ въ свободномъ языческомъ брак. Но и затмъ славянскій обычай отстаивалъ свое право соединять христіанство съ полигаміей цлыми столтіями. Иногда же оно охватывало славянскіе края съ новою силою, какъ вспышка угасающаго пожара. Такъ было, напримръ, въ Польш, въ XVI-мъ столтіи. Учащеніе многоженства стало замтнымъ еще въ начал вка, – въ конц же его (1573) краковскій епископъ Францискъ Красинскій жалобно характеризуетъ полигамію, какъ обычай всеобщій. Тутъ надо очень помнить, что дло идетъ не о наложничеств, но именно о законномъ брак, получавшемъ юридическую силу черезъ обычай, помимо церкви, – «кром сея вры нашея и греческое благоврьство житія», какъ типически жалуются на русскихъ многоженцевъ правила митрополита Іоанна. Такъ что одноженство, то есть лишеніе гражданскихъ правъ всхъ женщинъ, съ которыми живетъ мужчина, кром одной, церковно обвнчанной, признавалось на Руси чужимъ, греческимъ, духовнымъ вторженіемъ, подобно тому, какъ чехи почитали его насиліемъ нмецкаго католическаго духовенства. Что касается наложничества, оно представляло собою институтъ особый, и еще Несторъ умлъ различать «водимыхъ женъ» отъ наложницъ. И эти послднія также не были совершенно безправны предъ лицомъ церковнаго брака. Владимиръ Святой былъ «робичичъ» – сынъ наложницы, равно какъ и многіе князья и именитые люди удльно-вчевого періода. Московскіе вка сурово гнали конкубинатъ, но петровская реформа и екатерининъ вкъ умягчили нравы. XVIII столтіе – эпоха возникновенія дворянскихъ фамилій, возникшихъ изъ знатнаго конкубината: Репнины, Бецкіе, Бобринскіе, одна втвь Татищевыхъ, Лицыны, Рапцовы и пр. Что въ сознаніи множества даже очень религіозныхъ людей обрядъ внчаиія, и въ XVIII вк, оставался скоре повинностью вншняго суеврія и приличія, чмъ сознательною потребностью вры, свидтельствуютъ до комизма легкомысленныя многоженства, которыми необычайно богата сказанная эпоха. Когда скончался одинъ изъ дядей знаменитаго Вигеля, къ испугавному племяннику явились просить помощи восемь овдоввшихъ тетокъ, потому что «честность правилъ дяди была видна даже среди волненій его страстей; слово «наложница» пугало его добродтель, и всякій разъ онъ, влюбясь въ какую-нибудь простую двку, спшилъ соединиться съ нею законными узами».

Вторымъ дломъ, церковь наложила руки свои на свободу и порядокъ заключенія брака по согласію сторонъ. Всмъ извстна старинная языческая форма славянскаго брака черезъ «умыканіе», т. е. похищеніе невсты женихомъ по взаимному съ ней соглашенію. Похищеніе безъ согласія двицы даже въ самыхъ древнихъ славянскихъ памятникахъ разсматривается, какъ наглый разбой, влекущій за собою жестокую родовую месть и смертную расправу. И, опять-таки, церковные суды на Руси оказались безсильны справиться съ такъ называемыми «уволочскими» длами («аще уволочеть кто двку») въ теченіе восъми вковъ: въ 1722 году Петръ Великій передалъ эту компетенцію свтской власти. Въ Польш разгаръ воскресшаго брака чрезъ умыканіе относится къ XVII вку. Въ сербскихъ земляхъ онъ держался до XIX вка, – быть можетъ, держится и сейчасъ. Вообще, въ конц ковцовъ, «умыканіе», въ эволюціонвыхъ своихъ метаморфозахъ, оказалось непобдимымъ для церкви, и она должна была примириться съ нимъ въ ряд компромнссовъ, вынужденныхъ необходимостью выбора, чему торжествовать – или кар за брачное своеволіе, или принципу нерасторжимости брака, хотя бы заключеннаго черезъ своеволіе. Принципъ нерасторжимости былъ дороже для церкви. И, такимъ образомъ, вся исторія умыканія сводится къ скачк съ препятствіями двухъ захватовъ, которые справедливо отмтилъ г. Розановъ въ дл Несторъ и Огузъ: если брачущіеся опережали церковно-государственный захватъ ихъ брачнаго права своимъ захватомъ воли побрачиться, то церкви и государству не оставалось ничего иного, какъ признать бракъ, заключенный противъ ихъ воли.