Ты взял книгу, которую написала дочь. «Для совершенства любви». Оказывается, жена мечтала прочесть книги дочери. Она даже тебе никогда не говорила об этом. У тебя никогда и в мыслях не было читать жене произведения дочери. Неизвестно, знают ли вообще остальные члены семьи о том, что она не умела читать. Когда ты узнал, что жена не знает грамоты, у неё было оскорблённое выражение лица. Она считала, что именно из-за этого ты плохо к ней относился, в молодости уходил из дома, время от времени повышал на неё голос, кричал: «Тебе нечего знать!» Это было не так, но чем больше ты отрицал это, тем больше она была уверена, что так оно и есть. Только сейчас ты понял, что, возможно, отчасти она была права. Ты и подумать не мог, что кто-то чужой может читать жене романы дочери. Как приходилось изощряться жене, чтобы эта молодая женщина не заметила её неграмотности… Как же она должна была хотеть прочитать книгу дочери, что, не смея признаться, что автор книги – её дочь, попросила женщину почитать ей книгу, ссылаясь на плохое зрение… У тебя защипало в глазах. Как, наверное, сложно было сдерживать желание похвастаться своей дочерью.
– Вот глупая.
– Что?
Широко раскрыв глаза, Хон Тхэхи посмотрела на тебя. «Если так хотелось прочитать, что ж меня не попросила», – ты потёр ладонями своё сухое грубое лицо. Но стал бы ты читать ей книгу, если бы она тогда попросила? До исчезновения жены ты всегда забывал о ней. Вспоминал, только когда что-то просил или обвинял. Привычка – страшная сила. С чужими людьми ты общался вежливо, но как только приходил к жене, твой тон менялся на недовольный. Иногда у тебя выскакивали даже нецензурные слова из местного диалекта. Ты относился к ней так, будто где-то прочитал, что с женой нельзя вежливо разговаривать. Да, это было так.
– Я вернулся, – пробормотал ты, когда Хон Тхэхи ушла, и дом остался пустым.
И в молодости, и после свадьбы, и после рождения детей ты подумывал о том, чтобы уйти из этого дома. Тебя одолевала тоска от одной только мысли, что, родившись в своей ничем не примечательной деревушке в южной провинции этой страны, ты так и проживёшь в этом доме и умрёшь здесь же в старости. В такие моменты ты уходил из дома и колесил по всей стране. Но с приближением дня поминальной церемонии, ты, будто по велению крови, возвращался домой. Потом снова уходил, и когда уже всё тело болело и двигаться было мучительно сложно, ты ковылял обратно. Однажды, немного поправившись, ты научился ездить на мотоцикле. Ты стал уезжать из дома, сажая на мотоцикл девушку, совершенно не похожую на жену. Однажды ты даже решил не возвращаться. Ты хотел забыть этот дом, махнуть на всё рукой и начать другую жизнь. Но ты не мог выдержать больше, чем три поры года.
Когда после ухода из дома ты начинал привыкать к новой обстановке, перед глазами постоянно представало всё домашнее хозяйство, обласканное руками жены. Щенки, куры, картошка, которая не заканчивалась, сколько ни выкапывай… дети.
До того, как ты оставил её на станции метро «Сеульский вокзал», жена была для тебя просто матерью твоих детей. До того, как ты осознал, что теперь неизвестно, увидишь ли ты её когда-нибудь, для тебя она всегда была словно дерево, которое неизменно стоит на своём месте. Дерево, которое никуда не денется, если только не спилить его или не выкорчевать. Потеряв «мать своих детей», ты будто начал ощущать её присутствие, но уже не как «матери твоих детей», а как жены. Почти пятьдесят лет ты жил, почти забыв о ней, но теперь жена живо предстала в твоём воображении. Только после исчезновения она стала представляться тебе реальной, будто до неё можно было дотронуться.
Только теперь ты чётко осознал, каким было её состояние последние два-три года. Жена перестала ориентироваться в действительности. Бывали моменты, когда она ничего не могла вспомнить. Иногда её находили сидящей в отчаянии на одной из хорошо знакомых деревенских улиц, откуда она не могла найти дорогу домой. На домашние котлы или горшки, которыми пользовалась пятьдесят лет, она иногда смотрела непонимающим взглядом, будто спрашивала себя: «Что это вообще такое?» По всему дому на полу лежали выпавшие волосы. Иногда она не понимала содержания сериала, который смотрела каждый день, забывала слова песни, которую несколько десятилетий постоянно напевала и которая начиналась с фразы: «Знаете ли, что такое любовь…» Иногда тебе казалось, что она даже не помнила, кто ты. И кто она сама…
Но и это ещё не всё.
Что-то она вспоминала со всеми подробностями, будто находила эти факты на дне быстро высыхавшего озера воспоминаний. Например, газету, куда были завёрнуты деньги, которые ты, в очередной раз надолго покидая дом, засунул в щель двери. Она как-то сказала, что хоть раньше об этом не говорила, она была благодарна за эти деньги, несмотря на то что ты тогда ушёл из дома. И что не знает, как бы выжила тогда без этих денег, завёрнутых в газету. Жена ещё говорила, что нужно сделать новую семейную фотографию, поскольку на предыдущей нет самого младшего внука, которого младшая дочь родила в США.