Проснулся утром...

И лишь одна фигурка застыла на краю обрыва. Удивленно при­подняла плечи, головку набок, неподвижна, лишь ветер запутался в темных прядях. То ли крылья связаны, то ли принципы какие.

Толи просто ей не-до-то-го...

Как жаль.

Сентябрь, 2002

ОДИН МОЙ ЗНАКОМЫЙ, ЧУДАК...

Один мой знакомый, чудак, придумал способ развлекаться. Когда он выбрасывает старые брюки или туфли, кладет туда десять-двадцать рублей. Говорит, я положу одежду или обувь возле мусорки, ее кто-ни­будь подберет, носить будет, а если еще и денег там найдет, мне спаси­бо скажет. Ага, говорю, или лопухом тебя назовет. А тот отвечает: ну и что, тоже весело.

Странный он человек. Кажется, Лев Толстой заметил: мы любим людей не за то добро, которое они нам сделали, а за то добро, которое мы им сделали. Я как-то попытался подразнить своего приятеля. Гово­рю, вот сейчас бомж, который джинсы подобрал, купит на твои деньги «Трою», надерется и поколотит свою девушку.

– А вдруг он сегодня с голоду умирает, а на мои деньги хлеба ку­пит?..

Можно долго рассуждать о необходимости помогать тем, кто рас­считывает на твою помощь и совсем не хочет рассчитывать на себя. То есть, о нелегкости работы, так сказать, по вытаскиванию бегемота из болота, в то время как сам бегемот из болота вылезать не желает. Люди разные, как говорит Оля. Есть такие, кто с вашей одноразовой помощью выкарабкается из беды и больше туда не попадет. Есть такие, кто будет жить только вашей помощью, и если вы вдруг перестанете помогать им, вы окажетесь подлецом. Можно осуждать тех, кто помогает, – они под­рывают иммунитет человека, делают из него паразита. А тех, у кого зи­мой снега не выпросишь, нельзя судить – имеют право.

Как, черт побери, все сложно! Но придется еще и личное мнение от­крыть. А то вы скажете, что я как-то беспринципно рассуждаю, бесхребет­но даже. Кстати, когда-то любимая женщина пошутила... Вот уж не ожи­дал, что я так взовьюсь. Я как оплеуху ее шутку принял. Она пошутила так: хороший ты, – говорит со вздохом, – парень, да нет в тебе стержня... У меня аж дыхание перехватило, и глаза на лоб полезли. Мы поссорились тогда. Еще раньше другая любимая женщина шутила иначе, но тоже со вздо­хом: хороший ты парень, да дать тебе нечего. Но там ничего обидного я не видел. Если не считать обидной безответную любовь. А вот насчет стерж­ня... Личностного. Очень больно оказалось. Хоть и шутка.

Значит, что я думаю о благотворительности? Только самое хоро­шее. Пусть творящих благо будет больше. И необязательно деньгами. Вот как-нибудь ночью позвоните своему знакомому и скажите что-ни­будь вроде: извини, но я тут три дня думаю над тем, что ты сказал. Ка­кой ты все-таки умный!.. Он забудет, что вы его разбудили. Он станет любить вас еще больше. И всем будет хорошо.

Уступите женщине дорогу или место в автобусе. И обратите внима­ние, как она на вас посмотрит. Можете жениться на ней, не выходя из магазина. Или автобуса. Впрочем, тут я загнул. Наши женщины не при­выкли к такому политесу. Многие зыркают на вас, как на сумасшедшего или на афериста. А вы еще раз уступите. Подкараульте ее опять в две­рях и опять – шаг в сторону и голову чуть склоните. От подозритель­ности она перейдет к недоумению, от недоумения – к симпатии, от симпатии – к любви. Однозначно! А потом уже мирком да за свадебку.

Ах, вы уже женаты? Тогда отталкивайте ее локтем. Но дай вам Бог больше в женихах никогда не ходить.

Октябрь, 2002

БЕРЕГИТЕ СЕБЯ ОТ ЧУЖОЙ СУДЬБЫ...

– Берегите себя от чужой судьбы! – брякнул я тут как-то, а потом задумался... И ведь глубоко копнул, шайтан! Очень это страшно – жить чужой жизнью.

Я не хочу, чтобы молодежь поступала учиться сразу после школы. Можете кидать в меня камнями, но профессия на всю жизнь выбирает­ся. В семнадцать лет человек, как правило, ни жизни, ни себя не знает. И как он может выбрать свое место в ней?

На что ты способен? Не знаю. Что ты умеешь? Не знаю. Зачем же ты идешь туда? Не знаю...

И прирожденному учителю дают диплом инженера, у того, кто дол­жен был стать конструктором, – диплом экономиста, а хирург всю жизнь себя поедом ест за то, что не стал бухгалтером... И работа для них – каторга, тоскливое ожидание выходных и отпуска. Конечно, им не хватает на отдых даже тех двух месяцев, которые положены нам, се­верянам. А конец отпуска и выход на работу для них страшней предсто­ящего Страшного суда.

А случается и по-другому. Какое удовольствие видеть своих коллег, когда они возвращаются из отпусков через две-три, максимум через че­тыре недели. Порой прямо с вокзала – в контору. И светятся от счас­тья. За одиннадцать лет у нас в «ДД» поработало немало людей. Ухо­дили по разным причинам. В том числе и туда, где платят больше. Пятеро вернулись. Видимо – судьба.