Проснуться живым

Разумеется, на гель для душа это содержимое походило мало.

Викентий отбросил пузырек, присел на корточки и осторожно, словно боясь обжечься, взял со дна ванны крупный бриллиант, немного скользкий от мыльной пены…

Собрав пригоршню бриллиантов, Викентий стоял под струями душа и задумчиво любовался тем, как драгоценные камни играют, сверкают и дрожат под напором воды. При этом в его сознании возникали отвлеченные мысли вроде того, что на самом деле идею о том, что настоящий бриллиант неразличим в воде, придумали либо жулики, либо люди, никогда не видавшие бриллиантов. А еще Викентий думал о том, как теперь ему расценивать вчерашнее появление Надежды в его доме: как онейроидное помрачение сознания, галлюцинаторный бред или первичный признак реактивной депрессии?

Бриллианты Викентий так и оставил в ванной, на полочке рядом со своей корявой мочалкой и пустым флаконом из-под геля для душа. Он очень надеялся, что через некоторое время эти злополучные камушки исчезнут. Каким-нибудь сверхъестественным способом. И тогда его восприятие реальности станет вполне адекватным.

Реальность требовала от Викентия немедленных действий в виде приготовления скудного холостяцкого завтрака и звонка другу. Степан придет, сожрет его, Викентия, законный завтрак, выпьет пива, и жизнь снова войдет в нормальное русло. Без бриллиантов, оккультных чудовищ и превращающихся в горстку пепла девиц.

Бывший психиатр принялся разогревать смерзшийся пласт пиццы в микроволновке (откуда в его холодильнике взялась пицца, Викентий не знал, но предположения его в этой области касались исключительно Степана, поскольку именно Гремлин обожал сей омерзительный полуфабрикат под громким названием «Пицца по-мексикански»). Когда из микроволновки повалил едкий дым, Викентий решил, что пицца готова и пора позвонить Степану. Однако энергичный Гремлин и здесь опередил своего менее темпераментного товарища. В тот момент, когда Викентий отколупывал последние ингредиенты мексиканской пиццы со стен своей микроволновки, и появился Степан, возвестив о себе длинным переливчатым звоном. Викентий выключил микроволновку и пошел открывать дверь.

— Ты еще не сожрал мою пиццу? — вместо приветствия вопросил Степан.

— Нет, как видишь. Я все еще жив.

— Это хорошо.

— Что именно? Что я жив?

— Нет, что пицца достанется мне.

— Я на нее и не претендовал. Меня никогда не прельщали ни пища, ни женщины, требующие дополнительного подогрева.

— Молчи, остроумец! Ты ее разогрел? О, какой запах!.. Жрать хочу, пиццы мне, пиццы! — С этим кличем Степан протопал на кухню. Из принесенного с собой пакета извлек полдюжины банок коктейля «Отвертка», две коробки кильки в томате и завернутое в промасленный номер «Московского комсомольца» нечто, запахом и формой напоминающее чебуреки из какого-нибудь привокзального ларька.

— Всякую дрянь в дом тащишь, — укоризненно упрекнул приятеля Викентий.

— Это не дрянь, а мой завтрак, так что попрошу его не оскорблять. Это ты по утрам питаешься соевым творогом и пьешь протеиновые коктейли, хотя я тебе уже сто раз говорил, что подобный рационпрямая дорога к импотенции.

— Заткнись.

Степан только заржал.

— Все бы тебе, Степа, ржать, — печально констатировал Викентий.

— На то я и конь, — прошамкал набитым пиццей ртом Степан. — Жежебец-пжоизводитель.

Когда «жежебец» наконец насытился, Викентий с лицом, выражающим тайное торжество, выскользнул в коридор, взял с тумбочки злополучную барсетку и вернулся в кухню, где торжественно продемонстрировал сей предмет Степану.

— Козырная барсеточка, — сказал на это Степан. — На мою очень похожа. Где достал? В «Мире кожи» в Сокольниках?

Викентий чуть не сел мимо стула.

— Погоди… — прохрипел он. — Разве это не твоя?!

— Нет, конечно. Свою я дома оставил. Кешаня, что ты такой бледный?

— Тогда откуда она здесь взялась? — Викентий смотрел на барсетку, словно та была живой змеей. — Откуда?!

Степан понял, что с его другом творится нечто неладное.

— Ты успокойся, Кешаня. Может, кто из клиентов забыл?!

— Не может… — прошептал Викентий, сатанея оттого, что жизнь становилась каким-то ребусом. — Не может!

И он яростно рванул замок пухлой кожаной сумочки.

И на стол хлынул поток фотографий.

— Ух ты! — удивился Степан, рассматривая карточки. — Красивая девушка! Глаза такие выразительные. И улыбка… Я же тебе говорю, точно, клиентка оставила.

Викентий почти не слышал Степана, механически перебирая снимки. Да, на всех была одна и та же девушка. Только снята она была со спины. И Викентий не видел воспеваемых Степаном «выразительных глаз и улыбки», а лишь копну длинных волос цвета «золотой орех» и плечи, обтянутые лиловым крепдешином. Впрочем, большего ему и не требовалось. Надежду он узнал бы и со спины.

— Красивое лицо, говоришь? — только и спросил он у Степана и принялся заталкивать снимки обратно в барсетку.

— Ну, — подтвердил Степан и слегка удивился, когда его друг сунул раздувшуюся сумочку в мусорное ведро. — Почему?

— Надо.

— Она кто?

— Никто. Ее просто нет. И не должно быть.

— Ого-о! — присвистнул Степан. — Да у тебя появились сердечные раны, Кешаня!