Прости меня, Ксения! О святой блаженной Ксении Петербургской и другие истории

– Я ведь ее лучше всех знаю, – глубокомысленно промолвила старушка. – Как-никак мы с ней в одном доме жили: они в одной половине, а я в другой. Только, как случилась с ее мужем та беда, пришла она ко мне в его полковничьем мундире, сапогах и шляпе и говорит: «Вот что, Прасковьюшка, бери-ка ты себе мою половину дома. Да не за деньги – даром. Только и ты бедных людей к себе даром жить пускай. А все остальное я сегодня же раздам, а деньги в церковь снесу: пускай молятся об упокоении души рабы Божией Ксении». Я только руками всплеснула: «Что ты, Ксеньюшка! Опомнись! Как же ты жить-то будешь?» А она мне в ответ: «Господь и птиц небесных питает, а я их не хуже. Прокормит и меня». Грешна, решила я поначалу, будто она с горя умом повредилась и сама не ведает, что творит себе на погибель. Спасать ее надо, только как? Побежала я к родне ее мужа, прошу, чтобы уговорили они Ксению не раздавать свое добро или к докторам ее свезли! Ведь пропадет бедная! Лечить ее надо, пока не поздно!

Я насторожился. Выходит, Ксению показывали врачам? И что же они заключили? Впрочем, нетрудно догадаться…

Именно поэтому услышанное оказалось для меня полнейшей неожиданностью.

– Только ее здоровой признали! И сказали, что поскольку она находится в здравом рассудке, то вправе поступать со своим имуществом, как ей угодно. Вот ведь как…

Помолчав немного, старушка добавила:

– Поначалу я решила, что они ошиблись. Хотя и удивилась: с какой бы такой стати им ошибаться? Неужто и они тоже с ума сошли? А может, дело тут в чем-то другом? Долго я над этим думала. А потом поняла: люди всех на свой аршин мерят. У злой Натальи все люди канальи, а добрый человек в людях только доброе видит. Сами-то мы, умники мирские, чем живем? Всю жизнь гоняемся невесть за чем: за деньгами, за почестями да за развлечениями, тело свое да гордыню тешим, а о ближних и о собственной душе забываем. А если человек иным живет, по Божьим заповедям, спешим его в сумасшедшие записать да под замок запереть. Ксения ради любви к своему мужу ради спасения его души от себя отреклась. А ведь Господь сказал, что нет больше той любви, как если человек душу свою за ближнего положит. Это мы, безумные, только о себе думаем! А она – праведница, Божия угодница, людская помощница! Сколько она нам добра сделала… что ни день, то новое добро сотворит! Вот на днях одна знакомая мне рассказала, как шла она к себе домой. А навстречу ей Ксения и протягивает ей пятак: «Возьми, тут царь на коне – потухнет». Идет моя знакомая и дивится: к чему бы это Ксения ей так сказала? Вдруг смотрит – бежит народ, кричит: «Пожар, пожар!» Ну, и она за ними: кому не любопытно на пожар посмотреть… Глядит, а это же ее домик огнем занялся! Вот горе-то! У нее же всего-то добра и есть, что этот домишко! Сгорит – быть ей нищей и бесприютной!

«Я, – говорит она мне, – была так перепугавшись[7], что со страху и молиться не могла, стою и смотрю, как мой домик горит. И кажется мне – с ним и жизнь моя догорает… Тем временем народ кинулся тушить пожар. Отстояли мой домик! Тогда-то я и поняла, что неспроста мне Ксения повстречалась и сказала: „Потухнет“. Умолила она Бога, чтобы не осталась я бездомной!»

…Вы говорите, но это же самые настоящие чудеса! Однако даже эти рассказы женщины, близко знавшей Ксению, не смогли поколебать мою тогдашнюю убежденность в том, что случившееся с Параскевой Антоновой и ее знакомой можно объяснить счастливым стечением обстоятельств, волей случая. Но уж никак не чудом, совершенным нищей Ксенией.

Пока однажды чудо не произошло со мной самим. И теперь пришло время рассказать об этом.

* * *

Однажды Михаил сказал мне:

– Слушай, Яша. Я тут жениться надумал. Как-никак мы с тобой уже не зеленые юнцы – скоро до седых волос доживем. Пора остепениться. Опять же фатер все о внуках твердит, а старик совсем здоровьем сдал. Так вот, присмотрел он мне невесту. Что ж, я не против… Хочешь, мы с тобой вместе съездим к ее родителям? Я хочу знать, как тебе понравится моя Лотта. Вроде собой хороша. Почти как Трудхен… – вздохнул он.

Мне было знакомо это имя. Так звали дочь владельца кабачка «Ученый осел», завсегдатаем которого в студенческие годы был Михаил. Он любил Трудхен горячо и безответно. Потому что кабатчик давно уже сговорил дочь за своего компаньона – пожилого пивовара Ганса. Да и господин Н. ни за что не позволил бы своему Михелю жениться на дочери простого бюргера. Полно! Что без толку вспоминать старое? У старого пива горький осадок…

– …опять же приданое за ней немалое дают, – донесся до меня голос Михаила. – И отец у нее важный чиновник, вдобавок из старого немецкого дворянского рода. Фатер говорит, чрезвычайно выгодная партия. Ну, ты согласен поехать со мной? Тогда завтра до полудня я загляну к тебе.