Прости меня, Ксения! О святой блаженной Ксении Петербургской и другие истории

…Анхен умерла почти сразу же после родов. Последние ее слова, которые расслышал лишь я один, были благодарением Богу за то, что наше дитя родилось живым и здоровым. Мы не решились сказать ей правду: наш ребенок умер, едва успев появиться на свет…

* * *

Что было дальше – помню смутно. Кажется, я стоял на коленях перед стулом, на котором почему-то висело белое подвенечное платье Анхен, и разговаривал с ней, словно с живой. Да она и была жива… просто ее куда-то унесли. Наверное, чтобы она не испугалась, увидев меня мертвым. Ведь я умер. И меня окружали мертвецы… как странно, что Иван Крестьяныч и Михаил тоже скончались! Мертвецы ходили по нашему дому, что-то говорили мне, даже плакали… Но что мне было до них? Куда вы унесли мою Анхен? Я должен найти ее… Я пойду ее искать… Прочь! Это не я, а вы сошли с ума! Слышите! Да, я мертв, но если отьицу Анхен, то оживу вновь! Ведь у нас одно сердце, одна душа – их унесла с собой моя Анхен! Пустите же меня к ней!

Но вместо этого мертвецы заставили меня выпить какое-то снадобье, от которого я забылся тяжелым сном без сновидений. А проснувшись, впал в тупое полузабытье. Потому что понял: я ошибся. Анхен не уходила, она тут, совсем рядом. Вот она лежит на столе в белом подвенечном платье, среди цветов и горящих свеч, и спит… Тсс… не будите ее! Вот ее подняли и куда-то понесли. Я шел за ней, охраняя ее сон. Вот спящую Анхен внесли в церковь и запели… Отчего у этой колыбельной такой скорбный мотив и такие странные слова: «Со святыми упокой»? И почему моя Анхен так долго и крепко спит?! А куда ее понесли теперь? Что вы делаете? Ведь здесь же кладбище? Зачем вы кладете ее возле этой зияющей ямы? Что вы делаете?! Ей же будет страшно там одной, в темноте! Пустите меня к ней! Не уходи, Анхен! Нет! Нет!!!

Я бросился к могиле, куда опускали гроб с телом моей Анхен. Но тут чьи-то руки крепко схватили меня. Я попытался вырваться и упал. И в этот миг увидел над собой девичье лицо. Это была не Анхен. Но с какой скорбью и участием смотрели на меня эти незнакомые глаза!

Что было дальше – не помню.

* * *

…Со временем я настолько окреп, что уже мог вставать с постели и ходить по своему опустевшему дому. Однако целыми днями я просиживал в кресле, тупо разглядывая покрывающиеся траурным серым флером пыли медицинские книги и инструменты, которые лежали на моем столе. Ведь после смерти Анхен моя жизнь потеряла смысл. Ради чего мне было жить, если та, которую я любил больше всего на свете, спала непробудным сном в сырой земле?

Иван Крестьяныч и Михаил навещали меня каждый день. Старый врач потчевал меня лекарствами, а друг старался развлечь беседой. Увы, от этого было мало проку – я не хотел жить. Но однажды поутру Михаил пришел ко мне и взмолился:

– Выручай, Яша! Тут меня к баронессе фон С-н пригласили. Помнишь такую? Нравная дама! Так вот, она требует, чтобы непременно был консилиум… Будь другом, Яша, выручай! Иначе я пропал!

И ради того чтобы помочь другу, я заставил себя встать, поехать вместе с ним к захворавшей баронессе, осмотреть ее и назначить лечение. После чего мне вновь захотелось работать, а значит, и жить.

Много лет спустя, незадолго до кончины, Михаил признался мне, что тогда он схитрил – баронесса вовсе не требовала консилиума. Но его ложь оказалась пресловутой ложью во спасение. И пусть кто-то посмеет сказать мне, будто покойный Михаил Н. был плохим врачом! Он был одним из лучших докторов, с которыми мне посчастливилось общаться и работать. Ведь тогда ему удалось вылечить мою душу. И пока бьется мое сердце, в нем будет жить благодарная память о моем верном друге Михаиле.

А потом я отыскал ту девушку… Мне хотелось поблагодарить ее за участие. Оказалось, что она – единственная дочь офицерской вдовы. Звали ее Лизонькой Голубевой. Она и впрямь была ласкова и кротка, как голубка… как моя незабвенная Анхен.

Я стал бывать у них. И чем дольше продолжалось наше знакомство с Лизонькой, тем больше мы привязывались друг к другу. Пока не поняли – это любовь.

Через год я посватался к ней. Чем закончилось сватовство? Думаю, вы поймете это сами, если вспомните имя моей супруги. А зовут ее Елизаветой.

* * *

Поначалу Михаил не мог взять в толк, почему я решил жениться не на немке – на русской девушке. Да еще и на бесприданнице.

– Не понимаю я тебя, дружище, – заявил он, услышав от меня эту новость. – Ведь любой из наших чиновных-сановных знакомых охотно выдаст за тебя свою дочку или племянницу. Ты – выгодный и завидный жених. Впрочем, пожалуй, ты прав, что женишься по любви. Конечно, мы с Лотхен довольно счастливы… только все-таки она не Трудхен… – с горьким вздохом заключил Михаил.

Спустя год после нашей свадьбы Лизонька родила сына. То был наш долгожданный первенец, которого мы назвали Николаем. По милости Господней, мы с ней дождались и внучат, теперь уже от младшенькой дочки Ксении. А там, глядишь, доживем и до правнуков. Если, конечно, Бог даст.

Вы спросите: когда же пойдет речь о чуде? Так ведь я уже рассказал о нем! И теперь осталось лишь поведать вам, как я сам узнал о том, что со мной случилось чудо.