Прости меня, Ксения! О святой блаженной Ксении Петербургской и другие истории

В этот миг я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и увидел стоящего рядом простолюдина, смотревшего на меня в упор. И хотя годы до неузнаваемости изменили этого человека, я узнал его…

– Сенька!

Он попытался улыбнуться:

– А я тебя сразу узнал, нем… – Семен осекся, не решаясь назвать меня детским прозвищем.

И тут я заметил на его деснах зловещую черно-серую кайму, потом перевел взгляд на его руки и понял – этот человек неизлечимо болен. Налицо все симптомы тяжелого отравления свинцом. Бедный Сенька!

– Ты уж, приятель, договаривай – немчонок! – улыбнулся я, стараясь не подать виду, что знаю и диагноз, и прогноз его болезни… – Чай, мы с тобой старые друзья. Только давай отойдем в сторонку, чтобы людям не мешать. Думаю, нам есть о чем поговорить. Ведь столько лет не виделись! А когда-то вместе по улицам бегали, даже дрались. Помнишь?

Он кивнул. И в его глазах промелькнул слабый огонек радости.

До самой темноты мы с Семеном стояли среди заснеженных могил и беседовали о том и о сем. Я рассказал ему о своей учебе в Геттингене, о покойной матушке, об Иване Крестьяныче, Миханле и Лизоньке. Дал ему визитную карточку со своим адресом и пригласил в гости. В ближайшее воскресенье я жду его к себе. Должны же мы отпраздновать нашу встречу! Какой я ему барин? Для него я был и навсегда останусь Яшкой-немчонком.

– Вдобавок, дружище, ты, кажется, немного нездоров. В таком случае я хорошенько осмотрю тебя, назначу лечение: на всякую болезнь найдется лекарство…

– Поздно уже! – горько вздохнул Семен. – Как стал живот болеть да руки отказали, пошел я к врачу. Он меня осмотрел. Потом спросил, кем я работал. Я ему сказал – кровельщиком. Тут он мне говорит: это ты, братец, свинцом отравился (крыши-то мы и впрямь свинцом паяем). И жить тебе осталось всего-то ничего. – Семен оглянулся на белевший поодаль Троицкий собор. – Вот на этой церкви я в последний раз работал. Вместе с Ксенией мы ее строили. Теперь она на вечный отдых легла. Скоро и мой черед.

– Как это – вместе строили? – спросил я, отчасти из любопытства, отчасти ради того, чтобы отвлечь друга от мыслей о скорой и неизбежной смерти…

– А вот как, – ответил Семен. – Сам-то я не видел, а один из каменщиков… приятель он мне… рассказывал, будто, когда они стены возводили, стройка у них застопорилась. Да и как тому не случиться, если они полдня кирпичи на леса таскают, а в оставшееся время стены кладут! Только вдруг стали они примечать: как поднимутся поутру на леса, там кирпича лежит полным-полнехонько, знай только орудуй мастерком! Что за притча? Выходит, кто-то им по ночам на леса кирпичи носит? Вот мой приятель и решил выследить, кто бы это мог им помогать и с какой стати. Спрятался под тачку, и что же?.. Пришла, говорит, ночью какая-то старуха, по виду нищенка, и всю ночь в заплечных носилках кирпичи на леса таскала. Чудная старуха и одета чудно – юбка на ней красная, а кофта зеленая. Сам-то он нездешний, из Архангельска, оттого не знал, кто она такая. Да как рассказал мне о ней, я сразу понял – это же Ксения! Вот ведь оно как! А мы-то в нее камни бросали… а того не думали, что Божьего человека обижаем! Она ведь столько людям помогала. Вот я все и собирался у нее прощения попросить. А еще, чтобы она Леньку моего… он ведь теперь один на свете останется. Да только все надеялся, что, может быть, как-нибудь обойдется… вот и опоздал!

Голос Семена дрогнул, и он поспешно отвернулся. Впрочем, по тому, как судорожно подрагивали его плечи, я понял – он плачет.

В этот миг я вдруг понял, чем смогу отблагодарить Ксению за то добро, которое она мне сделала. Я помогу Семену. Да, он обречен, но, возможно, его жизнь можно продлить. А если он согласится, я, по примеру незабвенного Ивана Крестьяныча, возьму его Леньку к себе в ученики.

Возможно, из него получится хороший подлекарь, а то и врач. Пусть это станет моим запоздалым покаянным даром Ксении.

…С тех пор я часто бываю на ее могиле. Нередко меня сопровождает Лизонька, а иногда дети и мой приемный сын, флотский лекарь Леонид. А иногда я приезжаю один и подолгу стою над щербатой каменной плитой, под которой покоится женщина, чье имя означает «странница». Люди почтительно расступаются, чтобы пропустить меня, барина, известного столичного врача господина Немчинова, к ее могиле. И никому из них невдомек, что, стоя возле могилы Ксении, я прошу ее не о том, чтобы она вымолила мне у Бога богатство, здоровье и долгую жизнь. Нет, я прошу ее об ином:

– Прости меня, Ксения!

На Светлой седмице