Прости меня(СИ)

Накануне, ещё в Припяти -

муж, выйдя со мной

из общежития на улицу,

мне сказал с улыбкой:

"9-го повезу тебя в Москву -

покажу столицу".

Показал Москву -

вспоминаю с грустью.

Не всё как обещал,

но выполнил всё с честью.

Сегодня 9-е мая -

день Победы.

Кругом улыбки -

радость и цветы.

Живи и радуйся,

если б не было беды.

Муж попросил меня:

"Открой окно",

он так хотел -

мне показать Москву,

о салюте -

он мечтал давно.

Пройдя в одночасье - огонь,

радиацию и воду,

но свою последнюю мечту -

воплотил он в жизнь.

Я посадила мужа на постель -

у окна 8-го этажа.

Со спины осталась на постели -

кусками кожа.

Улыбнулась я родному,

ненаглядному, как младенцу,

муж показал столицу.

Навернулись слёзы,

мне больно и тоскливо,

за судьбу обидно,

салют в двадцать один 00

прогремел красиво.

Любил мой, родной,

на торжества, на праздники

мне дарить цветы

и в тяжкую для него годину

не прошло всё мимо,

достал три гвоздики,

поцеловал мне руку

и подарил цветы.

"Поздравляю!

С днём Победы и весны!

Медсестре дал деньги -

медсестра купила

твои любимые цветы".

"Спасибо, мой родной!" -

обняла, поцеловала.

Больным с лучевой болезнью

делали пересадку костного мозга,

из дома вызывали

родственников больных,

брали у них костный мозг -

больным вводили.

Прости нас боже -

может что-нибуть родному

в конце концов поможет.

К Василию приезжала

сестра из Ленинграда,

два часа на операционном столе

с братом рядышком лежала.

После операции Гейла -

мужу становилось хуже-хуже.

Надежды никакой -

напрасно бога я просила.

Теперь Василий и все с лучевой

лежали в барокамерах

из прозрачной плёнки,

там такие приспособления,

чтобы не заходить,

можно было вводить уколы,

катэтор ставить

и передавать таблетки.

Василию вскоре, стало так плохо,

несмотря на приём таблеток

роста и обновления клеток,

что я не могла от него

не только куда-нибудь уйти,

но даже отойти.

Муж постоянно звал:

"Люся! Люсенька! Где ты?"

"Я здесь, родной!

Я здесь, дорогой!"

Обслуживала его сама,

других больных

обслуживали солдаты.

Каждый день слышу: "Умер! Умер!"

Умер Тищура, умер Кибенок.

Сегодня - Правик умер.

Как молотком по темечку,

слова грустные, скупые

нагоняли - печаль, тоску.

У Василия на ногах

начала трескаться кожа,

а потом и на руках,

всё тело покрылось волдырями,

потемнело, почернело,

как будто в синяках.

Ворочал головой -

на подушке клок волос.

"Что делать?" -

врачу задала вопрос.

Постригли всех,

постригла и я, родного,

слезами обливаясь,

как будто совершала грех.

Больных угостили

мандаринами, апельсинами.

Муж: "Возьми", -

тихонько между нами.

"Нельзя! - медсестра

остановила строго, -

Полежал возле больного -

его не то, что есть опасно,

к нему прикасаться страшно".

Больным кололи наркотики -

дабы больные больше спали,

легче переносили -

свои страдания и муки.

Меня от мужа -

с палаты гнали,

просили, унижали.

Но я снова и снова -

шла к нему...

своему любимому,

своему ненаглядному.

Настойчивость мою -

все осознали с болью

и к мужу снова и снова -

пропускали ночью.

Гуськова вторично

вызвала меня за сутки:

"Вы должны не забывать -

перед вами уже не муж,

а радиоактивный объект

с высокой плотностью заражения.

Вы же не самоубийца -

возьмите себя в руки".

Но я, вопреки -

упрёкам и запретам снова и снова

сидела у постели мужа

на двоих разделяя муки.

Поднимаю родного, а на руках моих

его клоками кожа.

К мужу, моей кровинке -

все боялись прикасаться.

Медсёстры прекрасно знали,

я рядом, я в бытовке,

если надо меня быстро звали.

Больные с лучевой находились

под наблюдением учёных.

Учёные проводили осмотры,

фотографировали больных.

Говорили любопытным: -

"Знаний требует наука".

После аварии на АЭС -

двенадцать дней прошло,

а родному, ненаглядному -

столько горя намело.

Поднимаю мужа -

кость внутри шатается,

тело от кости отошло.

От рентген высох весь -

стал лёгок, как дитя,

а был рослый, был мастер спорта -

Олимпиада была его мечта.

Не мог мой родной -

ни говорить, ни рукой пошевелить.

Как на больной мозоль с оскоминой,

муж смотрел вверх в потолок,

редко мигал веками без ресниц -

выпали у бедняжки моего

из омертвевших клеток.

А в глазах горел огонь протеста

и нежелание подчиниться смерти.

Я в истерике: "Он умирает!"

А медсестра в ответ:

"А что ты хочешь?

Он получил 1600 рентген.

Смертельная доза 400 рентген".

После похорон пожарных -

Вити Кибенок

и Володи Правика,

я с Таней Кибенок

с кладбища вернулась

уставшей и больной,

меня срочно вызвали к Гуськовой.

В своём рабочем кабинете,

бросив на меня печальный взгляд,

Ангелина прямо, вежливо сказала:

"Ваш муж умер 15 минут назад".

Я в истерику...

Сколько было крику?

Меня час, может два -

врачи, медсёстры

приводили в чувство,

помню смутно,

как уносили санитары.

Кстати, когда все умерли,

в больнице сделали ремонт.

Вынесли всю мебель,

скоблили стены,

взорвали весь паркет.

ПРОСТИТЬСЯ НАДО!

Военные переодели мужа

в военную, парадную форму,

тело в гроб нежно положили,

сверху бархатом накрыли.

Без обуви, босого -

распухли ноги

у бедняжки моего.

Я со стороны за ритуалом

наблюдала молча,

смотрела со слезами

на мужа своего.

Подошла женщина ко мне

и вежливо сказала:

"Проститься надо",

но не пустила близко к гробу.

Многодневным горем -

выстрадала я такую просьбу.

Окунув свою больную душу -

в терпенье, в грёзы,

как туча разряжаясь в грозы -

я стояла тихо,

проливая слёзы.