Простить нельзя помиловать

Она надолго замолчала, лишь испуганно ойкала, когда колесо машины особенно глубоко проваливалось в очередную яму.

– Обалдеть можно, какое бездорожье! – возмущался на каждой кочке Хромов. – Почему дорогу-то не делают?

– Для кого? – фыркнула почтальонша. – Для дюжины стариков? Они не сегодня завтра на погост отправятся. Кому надо миллионы вбухивать? К тому же здесь везде пахотные земли. Тракторами по весне и осени так взмесят, что ни одна дорога не выдержит.

– Дальше надо пешком, – потыкала пальцем в сторону огромной лужи женщина. – В этой луже даже трактора вязнут.

Хромов послушно припарковал машину справа от колеи, с сожалением смяв целую клумбу диких ромашек.

– Да не печальтесь вы так, – угадала она его настроение. – Тут такого добра – поля и луга. Вы уедете, они через час поднимутся – ромашки эти. Одно слово – сорняк.

Хромов взял в руки ее пакеты, и они пошли в центр деревни. Там жилых домов было больше.

– Вот спасибо! – сердечно поблагодарила его почтальонша. – А то бы мои старики еще неделю сидели без прессы. Вы уж, уезжать будете, кликните. Я с вами вернусь.

– Хорошо. Непременно. – Хромов рассматривал улицу с покосившимися старыми заборами. – Как считаете, к кому лучше обратиться по вопросу бывших односельчан?

– А кем интересуетесь-то? – нахмурила почтальонша высокий лоб под косматой седой челкой.

– Климов. Климов Николай Петрович. Он отсюда родом. Жил здесь когда-то.

Она думала меньше минуты. Потом отрицательно замотала головой.

– Не знаю такого. Значит, еще до меня жил. До пожара. Это село тогда моя сменщица обслуживала. Померла семь лет назад. А вы во-он в тот дом идите, – она указала подбородком на добротный пятистенок с резными наличниками и ажурными шторками на окнах. – Там Мария Матвеевна живет. Она раньше бухгалтером служила здесь. Важная была. Муж председатель. Она бухгалтер. Местные богачи. Потом-то… После пожара мужика ее с должности сняли. Ее тоже. Сгорела ее бухгалтерия. Поговаривали даже, что это они нарочно пожар устроили. Потому что проверка должна была нагрянуть из области. А они… Да чего уж теперь: воровали на пару.

– Ого! Это проверка установила? – подавил улыбку Хромов.

– Проверке проверять потом было нечего. Сгорело все. А так люди говорили. Но вам к ней надо точно. Она вместе с бухгалтерией и паспортный учет здесь вела. И даже молодоженов расписывала. Такие у нее были полномочия. Остальные… – Почтальонша вдруг грустно улыбнулась. – Не все себя помнят. Старые…

Мария Матвеевна развешивала во дворе белье. Веревки слева от дома были натянуты между добротными столбами из нержавеющей стали.

Ничего себе! Такая опора нынче дорогого стоит.

Крепкая полная женщина в бархатном костюме цвета спелой сливы – штаны до колен и рукава курточки до локтей – вытягивала из пластикового таза белоснежное постельное белье и аккуратно развешивала на веревках. На ногах у нее были белоснежные резиновые галоши. Голова туго перевязана белоснежной косынкой. Она, конечно, видела, что к ее забору подошел незнакомец. Но старательно его не замечала.

– Добрый день, – как можно громче крикнул Хромов. – Простите. Вы – Мария Матвеевна?

– Допустим, – ответила она, не поворачиваясь.

– Надо поговорить.

– Говори, – обронила она, расправляя на веревке белоснежную в кружевах ночную сорочку. – Только если ты из журналистов и приехал вспомнить о пожаре, вон пошел. Ничего не скажу. Потому что ничего не знаю.

Хромов начал закипать. Если и сегодня он приедет без новостей, Звягин его просто затопчет.

– Руководство дало нам с тобой три дня, Хромов, – хмурился подполковник с утра после совещания. – Если за это время не покажем результатов, будем дворы с тобой мести. Ты – свой. Я – свой. Выгонят к чертям с волчьим билетом. Ты уж постарайся там, старлей. Нарой чего-нибудь.

А как стараться, если мадам ему демонстрирует свою широкую спину, обтянутую бархатом цвета спелой сливы!

– Я из полиции! – прокричал в эту самую спину Хромов. – И ваш пожар меня не интересует. У меня вопросы о вашем бывшем односельчанине. Климов… Климов Николай Петрович. Слышали о таком?

Ее рука с большущей металлической прищепкой замерла над очередной ночной сорочкой. Потом медленно ее зацепила на веревке. Женщина повернулась.

– Климов, стало быть? – Она неожиданно улыбнулась и поманила его пальцем. – Заходи во двор. Чего там стоять. И да – орешь-то чего? Я же не глухая…

Мария Матвеевна усадила его за добротный деревянный стол под навесом в саду. Откуда-то тут же появились кипящий чайник, заварка в пузатом эмалированном заварочнике, точно такая же эмалированная сахарница и пара алюминиевых кружек. Миска с шоколадными пряниками тоже была эмалированной.

– Муж любил все металлическое. Часто посуду ронял. После инсульта руки его плохо слушались, – пощелкала она пальцем по алюминиевой кружке. – Вот и перешли на все железное. Он помер три года назад. А я ничего менять не стала. Зачем?