Простить нельзя расстаться

Захаровых Евгений застал на участке одного из многочисленных садово-огородных товариществ, лепящихся вдоль линий высоковольтных передач неподалёку от городской черты. Здесь родители Дарьи проводили отпуск, здесь и согласились принять детектива. Приблизительно четыре сотки серой земли были засажены смородиной и крыжовником, имелись и деревья: яблони, сливы, тёрн. Небольшая делянка заботливо прополотых и прорыхленных кустиков клубники радовала собравшимся в нежные облачка цветом. Чуть в стороне щетинился зелёными копьями лук, вяло подражал ему чеснок, мягкими кисточками завлекал укроп, кудрявилась петрушка. Дом стоял около забора, отделяющего участок от дубовой рощи — подальше от проводов. Туда Евгений не пошёл. Хозяин сообразил, что гостю трудно будет вписаться в тропинки, сделанные слишком узкими из экономии земли, и пригласил посидеть на скамейке, поставленной прямо у калитки для того, чтобы составлять на неё рюкзаки с рассадой, продуктами и прочим, что приходилось возить сюда на велосипедах, машины у Захаровых не было.

Евгений не зря рассчитывал на откровенность этих людей, снова и снова он убеждался, что немощь стала его преимуществом. Собеседник, особенно, если он не умудрён излишним образованием и не отмечен высоким социальным положением, видя "убогого", проникается к нему доверием. Уж этот-то не обидит, сам, видишь, как обижен!

Чета Захаровых встретила его приветливо. Настороженные выражения лиц мигом исчезли, как только детектив выбрался из автомобиля. Муж и жена переглянулись, словно ставя точку в многочасовом диспуте, который вели с тех пор, как согласились на встречу с человеком, разыскивающим их дочь. Женщина, сославшись на неотложные заботы, удалилась в дальний край участка, а мужчина пригласил Евгения присесть, стряхивая с некрашеной, принявшей заборный цвет лавочки лепестки облетающего цвета соседской вишни. А уж когда гость достал из висевшей на плече сумки две бутылки Жигулёвского — любимого, как он успел разузнать через общих знакомых — Захаров просиял:

— Сейчас, закуси принесу!

— Я за рулём, — как можно невиннее улыбнулся детектив.

Хозяин понимающе и несколько сочувственно кивнул, и, беседуя, то и дело поглаживал стоящую рядом бутылку. Разогретый расспросами о ходе огородно-садовых дел и перспективах на отложенную недавними инициативами правительства пенсию, Захаров возразил Евгению на вопрос о Дарье:

— Да какой там отдыхает! В больнице она! — испугался собственной откровенности и покосился в сторону, где за ветвями можно было разглядеть белую косынку жены.

Детектив деловито кивнул, будто новость для него была не нова:

— Врачи, я слышал, говорят: ничего серьёзного, скоро поправится.

— Да уж не скорее тебя! — тут лицо Захарова приняло виноватое выражение, — СПИД. Разве ж поправится?

— Не может быть! — невольно воскликнул Коровихин.

Оскорблённый недоверием собеседник, стукнул ладонью по его колену:

— Я договор подписывал, там и прочёл. Чего не может быть? Шалава она, и с детства была такой. Вот и схлопотала!

Евгений отшатнулся, услышав это. Вот, значит, как родители к Даше отнеслись! Сердце сжалось, будто к предыдущей вине добавили ещё пол-столько.

— Договор? А можно взглянуть?

Захаров смущённо заморгал. История с договором стала поводом для ссор между супругами.

— Так это… Адвокат увёз сразу, как я завизировал.

— Дашин адвокат?

— Ну!

— А в чём суть? Вы читали? — без особой надежды спросил детектив.

— А как же, читал! — соврал Захаров и для убедительности добавил: — Дык он мне, адвокат этот, всё растолковал.

Евгению пришлось задать десяток наводящих вопросов, прежде чем смысл подозрительного документа более-менее прояснился. Незнакомец, назвавшийся адвокатом Дарьи, приехал к её родителям и заявил, что девушка больна, на лечение требуется полторы сотни тысяч. Напуганный Захаров попытался выдворить негодяя за порог, но тот убедил, что беспокоиться ему не о чем: деньги у Даши есть, проблема в том, что сама она не имеет права оплачивать услуги клиники, это положено делать родственникам. Дочь — богачка! Это стало новостью. Следующий подход "адвоката" стал нокаутирующим. Отцу предложили назвать сумму, за которую он согласится пописать договор.

— Дашка мне заплатит за это? — уточнил он на всякий случай.

— Конечно, заплатит. У неё безвыходное положение.

Сердобольный отец попросил полтинник — пятьдесят тысяч, если уж быть точным. До сих пор в его голосе угадывалось сожаление — не продешевил ли, и гордость — не жлобствовал, хотя мог. Почему адвокат не оставил экземпляр договора, Захаров объяснить не сумел. Да и зачем эти бумажки нужны? Деньги он пересчитал, а ещё-то чего надо?

— А если это мошенничество? — спросил Евгений.

— Не-е-е. Настоящие. Я сразу проверил.

С Дашей они не виделись и не разговаривали. Да и не к чему это. Вычеркнули беспутную дочь ещё тогда, двенадцать лет назад, когда она фортель выкинула, на весь город опозорив. Устроилась хорошо — молодец. Стыдную болезнь схлопотала — сама виновата. А им от неё ничего ненужно. Ни от здоровой, ни от больной.