— Но лишь надавила на тебя. Я не сержусь все в норме.
Энтони молчит. Долго.
Прикосновение его руки ощущается слишком неожиданно. Он просто сжимает мою руку своей мокрой ладонью. Я кладу голову на его плечо.
Так мы и сидим — мокрые и холодные — на газоне, который Мейсон больше никогда не подстрижет. На костях собственных страхов, которые вновь оживают. На руинах своего детства, которое больше никогда не вернется.
Счет времени уже не важен. Я привожу Энтони к его дому, когда на улице уже совсем тепло. За руль «форда» в таком состоянии он садиться не стал. На нем все еще моя толстовка, которая просто накинута на спину и кое-как завязана рукавами возле горла.
— Знаешь, что самое странное? — вдруг произносит Энтони, глядя перед собой.
— Что?
— Мои родители, кажется, больше не собираются разводиться.
— Это же здорово, Энтони. Твоя семья будет в порядке. И вы все вместе.
Он медленно кивает и зажмуривает глаза.
— Чертов Мейсон. Спасибо, чувак. Своей смертью ты сохранил мою семью.
Это прозвучало с такой болью, что скользящая между строк ирония не кажется такой уж и ужасной.
— Помнишь правду? — напоминаю я. — Единственную, в которую ты веришь?
Он долго смотрит на меня, очевидно, вспоминая. Затем кивает.
— Да. Так и будет.
Уже позже, дома, после того, как все засыпают, я закрываюсь в ванной и набираю полную ванну воды, затем забираюсь в нее и сижу, обхватив колени руками. Странно, но в голове пусто и туманно. Вопросы, вопросы — они крутятся там, где-то на задворках, но я их не впускаю. Намочив волосы, я смотрю, как вода постепенно меняет цвет и становится синей. Как мои волосы, как небо, которое сегодня светило на нас, как и мое настроение прямо сейчас.
Всё снова синее.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Энтони
Не знаю, какой из моментов из прошедших двух недель мне запомнился. Наверное, никакой. Эти моменты словно вспышки.
Вспышка — я вижу своих дядю и тетю, которые сидят у нас в гостиной. Их лица расплывчаты. Вспышка — много людей. Вспышка — Эйви. Вспышка — Ноэль. Он тоже приезжал. Вспышка, вспышка, вспышка.
Все мои кузины собрались в одном доме. Это «адское рыжее сборище», как в шутку называл их Мейсон. По большей части они все старше, и их отношение ко мне сродни материнскому. Лишь самая младшая — Кортни — по какой-то причине ненавидит меня. Ну, может, это слишком громко сказано, но родственной любви у нее ко мне точно нет. В детстве она часто меня задирала, жаловалась, сваливала на меня свои косяки и всё в этом роде. По мере того, как мы становились старше, ее отношение ко мне ничуть не изменилось. Ее бесит, что я единственный ребенок в семье. Хотя довольно странная причина.
В тот день, когда они приехали, она обняла меня. Но чуть позже отвела на кухню и довольно больно щипнула за бок.
— Хватит делать вид, что тебе больнее всех. Мы все его любили.
Я ничего не ответил. Зачем?
Вспышка, вспышка, вспышка.
Я хочу забыть эти вспышки. Хочу помнить его живого. И я буду.
Только бы взять силы пережить это. И, кажется, я уже знаю такой источник сил. Вот только… имею ли я права пользоваться этим источником? Ведь я им не был, когда нужны были силы ей.
Как же все запутано. Когда станет легче? Когда все закончится?
Отец заглядывает в мою спальню, но я не поднимаю головы. Вижу его профиль в проеме двери. Единственный источник света здесь — это ноутбук, лежащий передо мной на кровати. В течение всего дня я смотрю совершенно бесполезные и глупые ролики на YouTube. Это совершенно рандомные видеоролики, смысла которых я даже не понимаю. Мне нужно, чтобы кто-нибудь что-нибудь говорил. Что угодно, о чем угодно.
— Не хочешь с нами перекусить, Энтони? — интересуется папа.
— Нет, спасибо.
Он все еще не уходит, хотя и сделал попытку.
— Я звонил в школу еще раз. Все понимают, что тебе нужно время, но, сынок, прошло две недели. Так нельзя.
Подняв голову, я смотрю на него поверх крышки ноутбука.
— А как можно?
Он долго молчит, выдерживая мой взгляд. Как он держится? Хотя, зная отца, так и держится. По его лицу редко можно что-то узнать. Сейчас он невозмутим только рядом со мной. Или ради меня.
— Энтони, — он устало проводит рукой по лицу.
И в этот момент становится невыносимо. Потому что к прежней боли прибавляется еще и чувство стыда.
— Я… — с трудом начинаю бормотать, — пойду завтра в школу. Все будет хорошо.
— Хорошо, — повторяет за мной отец. — Хорошо.
Затем он делает то, что не делал с тех пор, когда мне было десять. Он подходит и, наклонившись, целует меня в лоб.
Несмотря на свое обещание, я не могу уснуть, зная, что завтра в школу. Только поднявшись на чердак и походив из угла в угол, забываюсь беспокойным сном на матрасе.
На следующее утро легче не становится. Но и больнее тоже. Я словно застрял. Мама готовит вафли. По телевизору, висящему над обеденным столом, идет ее любимое утреннее шоу «Бодро готовим». Отец с очками на кончике носа пьет кофе и читает что-то на своем айпаде.