Просто об искусстве. О чем молчат в музеях

Перед нами фламандская деревня, на которую нападают испанские солдаты. В зрительном центре картины перед группой всадников мы видим старца в черном. Абсолютно кинематографичный образ. Перед нами сухой, зацикленный на извлечении прибыли методом насилия фанатик, каким и был герцог. Это сам Ирод? Или просто начальник части воинства? Не важно. Страшно здесь все: и яма с ледяной водой на переднем плане, и всадники, преследующие матерей, и благородный синьор в шляпе с перьями, разъясняющий простому народу что-то благочестивое (в левой части картины, слева от вламывающихся в окна солдат).

Брейгель. Избиение младенцев в Вифлееме (1565–1567)

Нередко приходится слышать: «Брейгель – художник-загадка», «В чем секрет его живописи?» Зачем красоте секрет?

Тем более странно сейчас, когда тема медитации, чувственного мышления достаточно популярна, получать от людей вопросы в жанре: «Вы можете доказать, что это великий художник? Докажите! Где формула?».

О вкусах не спорят. Их уточняют. Анализировать композицию, цвет и свет без сравнения с другими картинами можно. Качество – нет.

А еще в полотнах Брейгеля людям нравится самодостаточность.

В копилку психически здоровых гениев

В северной Европе была приятная традиция. Закончив обучение, будущий художник должен был странствовать, добывая пропитание профессиональным трудом. Лукас Кранах объехал Германию, побывал в Палестине и, возможно, потёр где-то в пути философский камень, потому что со временем стал настолько богат и влиятелен, что избирался бургомистром Виттенберга. За его счет издал свой перевод Библии Мартин Лютер.

Изредка смелые зрители решаются спросить, почему у Кранаха все такие некрасивые. На самом деле у каждого художника своя система изображения человека. Кто-то как будто выплавляет персонажей из металла (Козимо Тура) или растягивает плоских гуманоидов (Модильяни). Даже реалисты договариваются с изображаемым пространством. Живые люди, по меткому замечанию Пикассо, не маленькие и не плоские.

Кранах. Автопортрет (1550)

Кранах. Портрет Сибиллы Клевской (1526, ей 14, художнику 54)

Кранах. Венера и Амур (1509)

Другое дело, что персонажи Кранаха сначала пугают, а потом нравятся, если нравятся вообще. Это здоровые животные и это хищники. Девушки – а художник часто изображал куртизанок, потрошивших стариков и крестьян – холодные высокомерные сучки, твердо стоящие на своих красивых ногах.

Особенно удаются художнику Венеры – языческие богини секса – той запретной власти, которую пыталась узурпировать католическая церковь. Они не милы. Это крупные, хладнокровные дамы, которые не пытаются нам понравиться.

Ходят слухи, что в седые годы Кранах пережил роман с юной Сибиллой Клевской. Змеиная красота супруги курфюрста Саксонии действительно совпадала с эстетическим идеалом художника.

P. S. Когда вы увидите в музеях что-то кривое с подписью «Кранах» и фирменным драконом, имейте в виду, что из его мастерской выходило множество произведений самого разного качества. Подглядев за Дюрером, он наладил выпуск гравюр. Прибыль прежде всего!

Кранах. Уста истины (Фрагмент картины) (1530)

Кранах. Уста истины

Как вы понимаете, вложив руку в пасть каменного льва, надо говорить только правду. Вот сильное, уверенное в себе животное, обвиненное в измене, приказало шуту приобнять ее за талию.

– Ко мне никогда не прикасался ни один мужчина, кроме моего мужа и этого шута рядом со мной.

Ну, да. Кто примет всерьез дурака? А ведь он и есть любовник.

Хочешь выжить – будь убедителен

Манеру Гольбейна называют объективной. Когда мы смотрим на его работы, нам кажется, что перед нами живые люди.

Когда Генрих VIII («Жирный Гарри», как называли его за глаза злые люди) пожелал жениться в четвертый раз, он отправил Гольбейна писать портреты потенциальных невест.

Король так влюбился в портрет Анны Клевской, что побежал встречать её в порт, но, увидев живьем, развернулся и со словами: «Тьфу! Фламандская кобыла» – пошёл прочь.

Работы Гольбейна иллюзионистичны и убедительны. И, конечно, комплиментарны. Только одна работа выбивается из общей массы – портрет жены художника с детьми. Что это? Презрение? Жалость? Та степень доверия, когда ты среди своих и не надо «держать лицо»? Мы знаем только, что через несколько лет после свадьбы художник фактически перестал жить с женой.

Гольбейн мог изобразить притягательно красивым даже уродливое. Посмотрите на истерзанную гвоздем кисть «Мертвого Христа». Это самая красивая рука в искусстве. Как хороший оратор, который может воодушевить и опечалить, Гольбейн убедителен всегда. А вопросом «Когда правдив?» лучше не задаваться.