Просто об искусстве. О чем молчат в музеях

В личной жизни Александр был робким. Однажды им с товарищем понравилась дочь виноградаря Виттория Кальдони (по сути супермодель XIX века). Когда девушке было 13, Иванов вместе с другом Григорием Лапченко изображал ее и даже сделал в некотором роде знаменитой. Крепостной Григорий Лапченко как художник был гораздо интереснее, нежели как обычный человек. Впоследствии, уже слепой, он управлял имением своего хозяина и даже достиг в этой области качественного прорыва. Когда Виттория повзрослела – оба влюбились. По крайней мере Иванов желал снова рисовать девушку в том случае, если она не будет недотрогой. Возможно, если бы аскетичный молодой художник ухаживал активнее, в его жизни появилась бы верная подруга. Но Виттория уже готовилась стать Кальдони-Лапченко. Они с мужем уехали в Украину. Тот потерял зрение, и в его памяти жена всю жизнь оставалась такой же, как в молодости, на портрете.

Овербек. Портрет Виттории Кальдони

«На берегу Неаполитанского залива»

В профессии Иванов, напротив, был новатором и экспериментатором. Посмотрите, как он рисовал натурщиков на пленэре. Здесь и гибкое тело, и раскованная поза. Передан даже цвет воздуха. Через двадцать лет тем же самым прославятся импрессионисты.

«Портрет Виктории Марини»

А вот женский портрет. Можно принять это изображение квартирной хозяйки художника за работу начала XX века. В подходе к форме и объему наблюдается та аналитическая отстранённость, которая станет модной только через сто лет.

Срок, оплаченный Обществом поощрения художников, подходил к концу. Поток любопытных соотечественников иссяк. У Иванова все острее вставал вопрос с деньгами. Художник наотрез отказывался рисовать на заказ. Вместо слащавых достопримечательностей вдумчиво воспроизводил красками тихие дороги, загорелся заказом для Храма Христа Спасителя. Но после того, как архитектор Тон отверг его вариант и обратился к Брюллову, отказался даже от мысли о работе для церкви.

Картина организовала вокруг себя всю жизнь художника. Этюды с натуры, зарисовки моделей. Друг и единомышленник Гоголь позировал ему для нескольких персонажей.

Цесаревич Александр Николаевич оплатил художнику ещё три года проживания в Италии. Работа затягивалась, поэтому друзья организовали сбор денег по подписке, чтобы Иванов мог завершить картину. Каждый платёж называли последним. Приходилось просить, напряженно ждать. Гоголь в повести «Портрет» намекает, что работа на заказ неизбежно приводит к скорописи и бездушному неудовлетворительному искусству. Возможно, это совпадало с точкой зрения художника.

Жизнь вокруг менялась, поэтому колебалась даже уверенность в собственной правоте. Иванова поразила знаменитая книга Давида Штрауса о Христе, в которой Иисус рассматривался как живой, чрезмерно мифологизированный человек. Он поссорился с Гоголем, который понимал его как никто. В 1848 году в Италии начинается буржуазно-демократическая революция, которая показывает окружающий мир не таким благостным, каким хотел видеть его художник. Усиливается болезнь глаз. Требуется неотложное лечение. Положение бедственно настолько, что из припасов в мастерской водятся только хлеб и чай.

Неожиданно умирает отец художника. Полученное наследство спасает от нищеты, позволяя аскетично жить дальше.

Но теперь меняется природа взгляда художника на мир. В этюдах он свободнее, чем в своем самом знаменитом полотне. Работая на пленэре, он задолго до импрессионистов открывает цветные тени и взаимопроникновение цветов. Решает переписать картину, придав ей революционную для живописи того времени свежесть. Но новое тональное решение требует изменить всю композицию. Сил на это не было. Поэтому через двадцать лет сверхусилий Александр Иванов засобирался в Россию.

Иванов задумывал свой собственный храм искусства. Творчески переосмысливал мотивы Древнего Востока, античности и Византии. Первый предложил построить для русских картин особое помещение с верхним светом. Говорил об устарелости устава Академии художеств, необходимости полной независимости для художника и вреде ранговых отличий для творчества. Он был умнее и дальновидней современников. Признания это не принесло.

Публики в современном понимании ещё не сложилось. Первые журналы об искусстве существовали для умевшей читать платежеспособной элиты, которая имела воспитанный вкус, рафинированные ожидания и консервативные взгляды. Других зрителей в залах Академии художеств не было. Преобразовать мир с помощью картины, как мечтал Александр Иванов, чтивший идеи Шеллинга и Штрауса, было невозможно.