Просто умереть

Потом наверху продрейфовало другое лицо – матери. Затем Карли, младшей сестры. А следом отца, одетого в стильный коричневый костюм, рубашку кремового цвета и красный шелковый галстук, в котором Майкл и видел его чаще всего. Только вот было непонятно, как отец мог находиться в бассейне в сухой одежде.

– Ты умираешь, сынок, – сообщил ему Том Харрисон. – Скоро присоединишься к нам.

– Кажется, я еще не готов, папа.

– В том-то и штука, сынок, – криво усмехнулся отец, – разве можно быть к этому готовым?

– Я вспомнил слово, которое напрочь вылетело из головы, – похвастался Майкл. – Осмос.

– Хорошее слово, сынок.

– Как ты, папа?

– Оказаться здесь не так уж и плохо, сынок. Да что там, даже классно. Здесь намного лучше. Не надо страдать всякой фигней, чтобы пытаться спрятать денежки на Каймановых островах. Что заработал, то и твое – устраивает тебя такой расклад?

– Вполне, папа…

Вот только разговаривал он уже не с отцом, а с викарием, его преподобием Сомпингом, надменным мужчиной лет шестидесяти, небольшого роста, с волнистыми седыми волосами и бородой, которая лишь частично скрывала румяность его щек, вызванную отнюдь не здоровым образом жизни на открытом воздухе, но лопнувшими из-за многолетнего злостного пьянства сосудами.

– Если ты не выберешься отсюда, Майкл, то сильно опоздаешь. Ты ведь понимаешь, что если не доберешься до церкви до заката, то по закону я не смогу тебя обвенчать?

– Я не знал, нет… Я…

Харрисон вскинул руку, чтобы прикоснуться к викарию, схватить его за рукав, но лишь ударился о твердый, непробиваемый тик.

Тьма.

От его движений заплескалась вода.

Затем Майкл кое-что заметил. Ощупав голову ладонями, он убедился, что вода больше не доходит до щек, но убыла до уровня затылка.

– Я ношу ее как галстук, – заявил Майкл. – Кто еще может носить воду на манер галстука?

А потом его пробрала дрожь. Руки затряслись так, что локти застучали о ребра, а ноги пустились в неистовый пляс. Дыхание все учащалось, и вот он уже начал отчаянно хрипеть…

«Я сейчас умру, умру здесь, в одиночестве, в день своей свадьбы. Они уже идут за мной, духи и призраки, спускаются сюда, в гроб, и…»

Майкл соединил дергающиеся руки и положил их на лицо. Он даже и не помнил, когда в последний раз молился, – это было задолго до смерти отца. Самоубийство Тома Харрисона окончательно убедило его, что Бога нет. Однако сейчас слова молитвы «Отче наш» сами собой всплыли в памяти, и Майкл зашептал их в ладони, словно бы не желая, чтобы его подслушали.

Внезапно его вырвал из сосредоточенного состояния статический треск. Затем зазвенела музыка в стиле кантри-энд-вестерн. А потом раздался голос:

– Что ж, доброе утро, любители спорта, в это дождливое субботнее утро, как и в старые добрые времена, с вами радио «Буффало» с последними новостями спорта и прогнозом погоды! Итак, вчера вечером состоялось несколько матчей…

Майкл бросился нашаривать рацию. И резким движением случайно сбросил ее с груди в воду.

– Ох, черт! Нет, только не это!

Выудив устройство, он потряс его, насколько было возможно, и лихорадочно ткнул кнопку «Вызов».

– Дэйви? Дэйви, это ты?

Снова шипение и треск.

– Привет, братан! Ты же и есть тот чувак, у которого кореша во вторник попали в аварию?

– Да.

– Классно снова поболтать с тобой!

– Дэйви, мне вправду очень нужно, чтобы ты кое-что сделал для меня. И тогда ты сможешь выступить с важным объявлением на своей радиостанции.

– В зависимости от того, какими будут другие новости на сегодня, – небрежно заметил Дэйви.

– Разумеется. – Харрисону удалось сдержаться, чтобы не рявкнуть на этого недоумка. – В общем, мне нужно одно из двух: либо чтобы ты позвонил кое-кому, а я потом по твоей рации переговорил с ним, либо чтобы вы с отцом приехали и спасли меня.

– А вот это, полагаю, будет зависеть от того, находишься ли ты в районе, который мы обслуживаем. Врубаешься, что я тебе говорю?

– Да, Дэйви. Я полностью врубаюсь, чувак.

41

Позже, лежа голой на кровати, купаясь в благоухании расставленных по комнате дюжины зажженных ароматических свечей и пении Норы Джонс, доносившемся из стереофонической системы, Эшли закурила сигарету и поднесла ее к губам Марка. Тот глубоко затянулся.

– Джил права, – заявил он. – Я тоже считаю, что тебе не следует идти в церковь и уж точно не надо устраивать банкет.

Эшли яростно затрясла головой:

– Как раз таки надо! Неужели не понимаешь? Я покажусь в церкви… – Она затянулась сигаретой и медленно, с наслаждением выпустила дым в потолок. – И все увидят меня, несчастную, брошенную невесту, и просто зарыдают от жалости ко мне.

– А я не согласен с тобой. Это может выйти боком.

– Как, интересно?!

– Ну… Люди могут решить, будто ты бездушная, что тебе не терпится идти дальше. Что у тебя нет ни капли уважения к Питу, Люку, Джошу и Роббо. А нам как раз нужно, чтобы все видели, будто мы скорбим о них.