Просто вместе

Установка душевой кабины оказалась слишком сложным делом, и Франк соорудил специальную нескользящую ступеньку, чтобы бабушке было легче влезать в ванну, куда ставился старый стул с подпиленными ножками, Камилла стелила на сиденье махровое полотенце и сажала на него свою питомицу.

– Боже… – стонала она, – но меня это смущает… Ты не можешь себе представить, как мне неловко, что тебе приходится это делать…

– Перестаньте…

– Неужели тебе не противно это старое тело? Не противно? Правда?

– Знаете, я… Думаю, у меня другой подход… Я… Я прослушала курс анатомии, я нарисовала множество обнаженных тел, и натурщики были вашими ровесниками, и даже старше, так что целомудренная застенчивость – не моя проблема… Не знаю, как вам объяснить поточнее. Знаете, когда я смотрю на вас, то не говорю себе: ага, морщины, и сиськи обвисли, и живот дряблый, и седые волосы на лобке, и колени узловатые… Не сочтите за оскорбление, но ваше тело интересует меня отдельно от вас. Я думаю о работе, о технике, о свете и контурах тела… Вспоминаю некоторые картины… Безумных старух Гойи, аллегории Смерти, мать Рембрандта, его пророчицу Анну… Простите, Полетта, все, что я вам говорю, ужасно, но… Знаете, я смотрю на вас холодным отстраненным взглядом!

– Как на интересную зверушку?

– Можно сказать и так… Как на достопримечательность…

– И что?

– И ничего.

– Ты и меня нарисуешь?

– Да.

Они помолчали.

– Да, если вы позволите… Я хочу рисовать вас, пока не выучу наизусть. Пока вы не перестанете меня замечать…

– Я позволю, конечно, позволю, но… Ты ведь даже не моя дочь… Ох, как же мне неловко…

В конце концов Камилла разделась и опустилась перед ней на колени на сероватую эмаль.

– Помойте меня.

– Что?

– Возьмите мыло, варежку и помойте меня, Полетта.

Она послушалась и, дрожа от холода на своей банной молитвенной скамеечке, протянула руку к спине девушки.

– Эй, трите сильнее!

– Боже, как ты молода… Когда-то и я была молодой. Конечно, не такой складненькой…

– Хотите сказать худой? – перебила ее Камилла, хватаясь руками за кран.

– Нет-нет, я, правда, хотела сказать "тоненькой"… Когда Франк впервые рассказывал мне о тебе, он все время повторял: "Ох, бабуля, она такая худая… Знала бы ты, какая она худая…", но вот теперь я на тебя посмотрела – и не согласна. Ты не худая – ты тонкая. Напоминаешь ту женщину из "Большого Мольна"… Как ее звали? Напомни мне…

– Я не читала эту книгу…

– Она тоже была аристократкой… Ах, как глупо…

– Мы сходим в библиотеку и посмотрим… Давайте-давайте! Трите ниже! Нечего стесняться! Подождите, я повернусь… Вот так… Видите? Мы в одной лодке, старушка! Почему вы так на меня смотрите?

– Я… Этот шрам…

– Этот? Ерунда…

– Нет… Не ерунда… Что с тобой стряслось?

– Говорю вам – ничего.

С этого дня они больше ни разу не обсуждали, у кого какая кожа.

Камилла помогала ей садиться на унитаз, потом ставила под душ и намыливала, говоря о чем-нибудь постороннем. С мытьем головы получалось хуже. Стоило старой даме закрыть глаза, и она теряла равновесие, заваливаясь назад. Они решили взять абонемент в парикмахерскую. Не в своем квартале – им это было не по карману ("Кто такая Мириам? – ответил им кретин Франк. – Не знаю я никакой Мириам…"), – а где-нибудь подальше, рядом с конечной автобуса. Камилла изучила по своему плану маршруты, ища место поживописней, полистала "Желтые страницы", выясняя расценки на еженедельную укладку, и выбрала маленький салон на Пиренейской улице, в последней зоне автобуса № 69.

По правде говоря, разница в ценах не оправдывала такой далекой поездки, но это была прелестная прогулка…

И вот теперь она каждую пятницу, на заре, в тот час, когда светлеет… и так далее, и тому подобное, усаживала растрепанную Полетту в автобус у окна, читала ей путеводитель по Парижу, а если они застревали в пробках, рисовала: парочку пудельков в пальтишках Burberry на Королевском мосту, ограду Лувра, букс и самшит на набережной Межиссери, фундамент Бастилии, надгробия и склепы Пер-Лашез… Когда ее подружка-старушка сидела под феном, она читала истории о беременных принцессах и покинутых певцах. Потом они обедали в кафе на площади Гамбетты. Не в "Le Gambetta" – это место было чуточку слишком пафосным на их вкус, – а в "Bar du metro": там пахло табачным дымом, посетители напоминали разорившихся миллионеров, а у бармена был склочный характер.