Простые радости

То, что не было записи ни о поступлении в лечебницу, ни о выписке, очень ее озадачило. Очевидно, что В. была пациенткой все время пребывания там Гретхен, но ни одна из девочек ни разу ее не упомянула. Джин решила расспросить саму Элис и несколько раз попыталась до нее дозвониться в рабочие часы и вечером, но никто не брал трубку.

Говард и воспоминание об обеде с ним и той странно сблизившей их прогулке в тумане никогда не выходили у нее из головы. Он сказал, что иногда ночует в магазине, но когда однажды вечером Джин ему туда позвонила, ответа не было, и она решила, что он опять живет дома. Звонить ему днем из помещения, где полно любителей бессовестно подслушивать, было неудобно, и она отправила ему короткое письмо: поблагодарила за обед и рассказала о несчастном случае с матерью.

На следующий вечер, в пятницу, когда Джин, вернувшись из больницы, без энтузиазма разглядывала ассортимент консервных банок в кладовке и размышляла, какую бы трапезу соорудить из сардин, молодого картофеля и супа из бычьих хвостов, она услышала, как захлопнулся почтовый ящик. Поскольку сардины уже и так напомнили ей об итальянском ресторане и самом Говарде, она поспешила к двери. На коврике лежал уже привычный белый конверт. Она сразу же разорвала его.

Пятница, 8.30 вечера

Дорогая Джин!

Я только что вернулся домой и нашел ваше письмо с новостями о матери.

Мне очень жаль, что наш день так неудачно закончился и что вам пришлось справляться со всем самой. Я не буду звонить в дверь, на случай, если вы не одна, но подожду в конце дороги полчаса-час в надежде, что вы получите письмо вовремя и захотите поговорить.

Ваш Говард

Джин схватила ключи и вылетела из дома, не сразу обнаружив, что на ней фартук и тапочки. Она сорвала с себя фартук и сунула его в куст гортензии; с тапочками уже ничего не сделаешь, да и Говард – последний человек, который это не одобрит или вообще заметит.

Наверху у дороги виднелась темная тень припаркованного “вулсли”. Когда она подходила, фары дружелюбно мигнули. Пассажирская дверь была открыта; она прыгнула на сиденье рядом с ним, и они неловко прижались друг к другу поверх ручного тормоза. Она чувствовала щекой колючий твид его пиджака и вдыхала его неповторимый запах – смесь мыла, табака, шерстяной ткани и запах мастерской, масляный, металлический. От него исходила теплая волна силы и покоя. Как всегда в его присутствии, она почувствовала глубокое облегчение. Вот теперь она в полной безопасности.

Они высвободились из своего довольно неуклюжего объятия и посмотрели друг на друга. В тени от фонаря его глаза были черные и непроницаемые.

– Мой друг, – сказал он, как будто с удивлением, взял ее руку и сжал ее в своей. – Ты тут.

– Да.

– Не знаю, чтобы я делал, если бы ты не пришла. Может, ждал бы всю ночь.

– Я просто рада, что мы не разминулись.

– Я бы пришел раньше, если бы знал, что ты все это время была одна. Я слонялся по дому без всякого дела, только думал о тебе.

– И я.

– Сколько времени мы потеряли! – Он поднес ее руку к губам и поцеловал.

Кто-то протопал по тротуару, и они инстинктивно отпрянули друг от друга. Прохожий был Джин незнаком – какой-то пассажир пригородного поезда в плаще и со сложенным зонтом поздно возвращался со станции. Если бы он заглянул в машину, то увидел бы заурядную женщину средних лет в тапочках и мужчину постарше, с редеющими волосами и в очках с роговой оправой – оба такие неподходящие объекты для страсти, что едва ли он догадался бы, какое желание переливается между ними.

– Вот если бы… – начал было Говард и умолк.

– Что?

– Я просто думал, что если бы я нашел тебя еще тогда…

– Ты говоришь так, как будто потерял перчатку, – рассмеялась Джин.

– Неплохой образ. Недостающая половина пары.

Она прибежала из дома без пальто, а в машине с заглушенным мотором и приникшей к окнам тьмой было холодно. Он заметил, что она дрожит.

– Мы можем пойти куда-нибудь в тепло. Хочешь в паб?

Она помотала головой, вспоминая вечера, которые просиживала в “Белом лебеде” с Фрэнком, когда он напивался до хорошего настроения, а потом возвращался в свое обычное.

– У нас два пустых дома на двоих, – сказала она. – И нам незачем прятаться в машине. Почему мы должны быть одинокими?

И все же между ними, как непрошеный третий, стояло чувство вины, во все вмешивалось, все портило.

– Абсолютно никаких причин, – согласился он. – Только выбери какой.

Джин представила себе миссис Боуленд на посту у окна, наблюдающую и осуждающую, и ее бунтарство притихло.

– Твой, – сказала она.

Он кивнул.

– Значит, мой.

На Бердетт-роуд было тихо и пусто. Только слабый желтый свет просачивался сквозь занавешенные окна домов.

– Все вернулись в свои норы, – прошептал Говард, пропуская ее вперед.