Простые радости

За прошлую неделю произошли некоторые улучшения. Прописанный от инфекции мочеполового тракта пенициллин, кажется, заодно очистил и омраченный разум. Мать впервые узнала и поприветствовала Джин. Разговор шел по рациональному и предсказуемому руслу. Галлюцинации последних недель позабылись. Как ни радовалась Джин такому развитию событий, она немного жалела, что материнские провалы в памяти не были избирательными. Из памяти стерлись не только карманники, королева Мария и барсуки, но и самоотверженные бдения у ее постели после дня работы, драгоценные часы, которые она могла бы провести с Говардом. Скоро, возможно, через считаные дни мать вернется домой, и для Джин закончится короткий глоток свободы, а любую отлучку придется выторговывать и планировать заранее.

Ситуация еще сильнее осложнялась тем, что изменился распорядок жизни Маргарет, и теперь в рабочие дни она жила с Говардом на Бердетт-роуд, а выходные проводила с матерью на Луна-стрит. Это решение приняли все стороны, сочтя его наиболее практичным и способствующим благополучию Маргарет. Она снова могла ходить в школу и из школы вместе с Лиззи, как и было до перемещения в Челси, и оставаться у Лиззи, пока Говард не вернется с Бедфорд-стрит.

Один раз Джин приехала на ужин к отцу и дочери в роли добровольной тетушки, но ей было очень не по себе от того, что она заняла за столом место Гретхен, и она больше так не делала. С Говардом она не могла обменяться даже взглядом, чтобы не выдать их обоих, и потом в тоскливом одиночестве отправилась в свой пустой дом.

Пока все обстояло таким образом, они с Говардом могли быть вместе только с вечера субботы до воскресного утра. Стоило им поздороваться— прильнув друг к другу в прихожей, как только закрывалась входная дверь, – и время, которое всю неделю еле плелось, начинало торопливо подталкивать их к очередному прощанию. Они никуда не ходили, они с восторгом погружались в домашнюю повседневность, не разлучаясь ни на минуту: принимали вместе ванну, готовили еду бок о бок у плиты, перестилали постель, курили последнюю за день сигарету в саду, глядя в ночное небо.

– Стоп, не двигайся, – как-то раз сказал Говард, когда они полусидели-полулежали на кушетке, голова Джин у него на коленях. – Послушай.

Пластинка закончилась, и услышать можно было только царапанье иглы по винилу.

– Что? – спросила Джин.

– Это счастье. Разве ты не слышишь?

Она не глядя нащупала его руку.

– Слышу, – сказала она шепотом, потому что счастье робко, и его легко спугнуть.

Он больше не говорил о Гретхен, ни с грустью, что было бы ужасно, ни с горечью, что было бы еще хуже. Конечно, это не означало, что он никогда о ней не думает. Десять лет брака так просто не сотрешь. Но он был не из тех мужчин, которые получают удовольствие, подогревая в женщине неуверенность.

Вслух он сожалел лишь о том, что не встретил Джин раньше и поэтому не мог любить ее дольше. В такие минуты и в послевкусии любовных утех, когда она ощущала полную победу над Гретхен, ей казалось, что, может быть, и ничего, если он до сих пор чуть-чуть любит жену. В своем торжестве она могла позволить себе великодушие.

32

“Усадьба”, ставшая домом для Китти Бентин с тех пор, как в 1947 году лечебница Святой Цецилии закрылась, была большим и довольно величественным зданием посреди лесистого участка размером в акр, расположенного в стороне от дороги между Кестоном и Локсботтомом. Джин почти десять лет проезжала на велосипеде по дороге на работу и обратно, мимо высокой ограды и подъездной дорожки, даже не взглянув на них. Могла ли подумать Бренда ван Линген, давая этот адрес в своем так задержавшемся ответе из Африки, насколько же близко это было к “краям” Джин. Сейчас, катя велосипед по гравийной дорожке между промокших лавров, она не без страха и волнения думала о том, как окажется лицом к лицу с последним членом четверки.

Она приехала точно в срок, как ей велела сестра и основная сиделка Китти, Элси, с которой они по телефону договорились о встрече. Джин дали понять, что Китти с нетерпением ожидает новых посетителей и расстроится, если ожидание затянется.

– А она может разговаривать, ей не трудно? – спросила Джин, чувствуя себя очень неловко от собственной неосведомленности.

Она видела фотографии “железных легких” в газетах, и ей казалось, что жить с ними – сплошное мучение, хуже смерти.

– Разговаривать? Боже, да еще как, – рассмеялась Элси.

– Можно принести что-нибудь в подарок? Цветы или еще что-нибудь?

– Цветы лучше не надо. От пыльцы у нее течет из носа, а когда не можешь его сам вытереть, радости мало.