Простые радости

Они постояли в прихожей, мать запыхалась, преодолев путь от обочины до дома.

– Снова домой, снова домой, джигетти-джиг, – задыхаясь, пропела она и замолчала, заметив в гостиной новый голубой ковер, едва видный через открытую дверь.

– А это что такое?

Она осторожно подошла к нему, будто набираясь смелости окунуть палец ноги в его ледяную глубину.

– Я купила. По-моему, он очень симпатичный.

– А чем тебе старый не угодил?

– Не считая того, что он был прожженный и вытерся? Да ничем.

Едва заметным кивком мать обозначила, что сарказм понят, но не понравился.

– Он очень яркий.

– Просто все остальное такое старое и унылое.

Мать вздохнула.

– Отринь старое, прими новое… Я вижу, ты и мебель передвинула. Я тут заблужусь.

– Я старалась к твоему приезду привести дом в порядок, – сказала Джин, от возмущения почти веря, что именно это послужило главным стимулом к переменам.

– Вряд ли я буду проводить много времени внизу, – последовал ответ. – После падения я все еще чувствую себя очень неуверенно. Наверное, что-то сместилось.

Джин сделала глубокий вдох и обратилась к запасам терпения, которые в эти последние недели не расходовались.

– Конечно, делай как тебе удобнее. Но лучше тебе быть на ногах.

А вдруг среди прочего сместилась память о резких словах, сказанных ими в последний раз, когда они были в этом доме вместе. Она надеялась, что это не так, потому что рано или поздно опять придется заговорить о Говарде, ведь невозможно под бдительным оком матери сохранять отношения в тайне. И еще сложнее вообразить, что у нее будет достаточно свободы, чтобы с ним видеться, не говоря уж о том, чтобы провести с ним ночь, теперь, когда мать окончательно уверилась в том, что она инвалид. Реакция на новый голубой ковер не оставляла сомнений: любые перемены вызовут протест.

После изнурительного восхождения по лестнице, с передышкой на полпути, которая, казалось, никогда не закончится, мать наконец при помощи Джин улеглась в постель.

Джин попыталась изгнать из комнаты запах сырости посредством электрического обогревателя, которым пользовались только в исключительных случаях, потому что это было и опасно, и накладно. Из обтрепавшегося шнура торчали оголенные провода, а вилка дребезжала в розетке. От нагревательного элемента исходил мощный запах приплавившегося к нему горелого пуха, который потом пришлось маскировать, побрызгав “Ландышем” от “Ярдли”. Эта комбинация не возымела успокаивающего эффекта и вызвала у матери приступ чихания, после которого она совершенно ослабела и взмолилась о свежем воздухе.

В конце концов она устроилась с чашкой чая, журналами и прописанным ей болеутоляющим в пределах досягаемости, и только тогда, кажется, обратила внимание на Джин как на личность, которая существует отдельно от нее.

– Ну а ты-то чем все это время занималась? – осведомилась она.

Я проводила ночи со своим женатым любовником под носом у его соседей, забросив дом и оставив молоко киснуть на крыльце. Может быть, завтра, когда мать окончательно вернется в привычную жизнь, этот непростой разговор и состоится, но не сегодня.

– Я убрала стручковую фасоль и написала Дорри. И купила новые полотенца в ванную. Всё как обычно.

34

Надо было позвонить Гретхен, но Джин все медлила, объясняя себе, почему нужно отложить звонок и сначала сделать что-нибудь другое, не такое тягостное. Ведь пока они не встретились, не так трудно отмахиваться от связанных с Говардом угрызений совести, но лицом к лицу ей рано или поздно придется прибегнуть ко лжи или недосказанности – а ведь такое поведение она презирала.

И еще кое-что ее беспокоило. Со времени разговора с Китти Бентин Джин не отпускало мрачное чувство, что в стенах Святой Цецилии творилось что-то совсем не богоугодное. Она ни за что не выскажет Гретхен свои подозрения в отсутствие доказательств, но эти подозрения неизбежно встанут между ними, как злой дух, будут еще одним препятствием на пути к откровенности.

А получилось так, что Гретхен ей сама позвонила и спросила, могут ли они встретиться как можно скорее. Ее голос по телефону казался взволнованным, и иностранный акцент стал вдруг очень заметен.

– Если хотите, я могу приехать завтра, – предложила Джин.

Раз уж она взяла быка за рога, откладывать нет смысла. День был рабочий, но это тоже считалось работой, а как оставлять мать одну в нерабочие часы, она еще не успела придумать.

– Нет, это должна быть среда или пятница, когда Марта преподает. Квартира будет в нашем распоряжении.

Джин не стала спрашивать, почему отсутствие Марты – необходимое условие для их свидания, но испытала облегчение. Когда она узнала, как прохладно Марта приняла Маргарет, в ней зародилась определенная враждебность, и она не хотела бы ее закреплять еще одной непростой встречей.

– Можно попросить вас об одолжении? – сказала Гретхен, когда они условились о дне и времени и разговор исчерпал себя. – Скажите, если вам неудобно. У меня дома на кровати осталось пуховое лоскутное покрывало. Вы не могли бы его забрать и привезти мне? Оно розовое с зеленым.

– Да, я знаю, о чем вы говорите, – не подумав, ответила Джин.