Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века

Практически то же самое случилось и с пьесой Э. Гранже, Ламбера-Тибу и П. Деланда «Les chevaliers du pense-nez». В 1860 году ее запретили по докладу Нордстрема, недовольного тем, что один из героев «предается самой безотчетной и распутной жизни», при характеристике которой дано «исключительное описание распутной жизни парижских молодых людей» (Дризен; Федяхина, т. 2, с. 437). Однако в 1866 году Валуев постановил по ее поводу:

Оттенки приличия часто зависят от постановки пьесы. Кроме того, Главное управление по делам печати имеет по преимуществу политическую и гражданскую задачу. Приличия носят отчасти этот политический и нравственный характер более на русской сцене, где публика может подлежать влиянию, чем на французской или немецкой, где публика преимущественно подлежит впечатлениям (Дризен; Федяхина, т. 2, с. 437).

Таким образом, никакого особого значения на французской сцене «приличия», с точки зрения министра, не могли иметь, поскольку собственно концепция театра как «школы жизни» к этой сцене не относилась. При следующем министре внутренних дел А. Е. Тимашеве ситуация не изменилась, хотя Тимашев, кажется, оценивал французскую сцену менее скептически. Рассматривая комическую оперу Ф. Эрве «Король Хильперик» (1868), пародирующую рыцарские романы, Фридберг предложил разрешить ее «<и>з уважения к составу публики Михайловского театра» (Дризен; Федяхина, т. 2, с. 216), на что Тимашев ответил: «Подобная галиматья может иметь место на одном из бульварных парижских театров, но никак не на русском Императорском театре» (Дризен; Федяхина, т. 2, с. 218). В итоге опера действительно увидела сцену только после открытия театра «Буфф». Зато в 1869 году для французского театра была дозволена пьеса А. Туруда «Le bâtard». Несмотря на то что речь в ней идет о незаконном сыне, Толстой отозвался о произведении вполне умеренно:

…весь интерес сосредоточен на молодой чете, проживающей в беззаконном сожительстве, и <…> это предосудительное положение, в сущности, недостаточно мотивировано <…> драма эта (несколько ходульная, правда) есть апофеоз законного брака и <…> ввиду нравственной и высокой цели можно взглянуть снисходительно на некоторые резкости, вырвавшиеся из-под пера глубоко возмущенного автора (Дризен; Федяхина, т. 2, с. 126–127).

Впрочем, цензоры делили публику на «приличную» и «низкую» не только в зависимости от театра, куда эта публика ходила. В 1880 году цензор Фридберг сформулировал целую теорию, относящуюся сразу к нескольким пьесам. Теория эта представляет особый интерес сразу в нескольких отношениях. Во-первых, в ней обсуждается безнравственность современного театра, причем Фридберг, как и его английские коллеги, видит особую опасность во французском влиянии, способствующем, с одной стороны, разрушению общественной морали, а с другой — падению воспитательной роли театра. Рассуждая о поразившем современную драматургию недуге, цензор утверждал: