Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века

Под давлением общественного мнения, нашедшего свое отражение в «Гудке» и поддержавшем его «Времени» Достоевского, Театрально-литературный комитет вынужден был пересмотреть свое решение и допустить «Женитьбу Бальзаминова» к постановке[592].

Напротив, П. О. Морозов считал, что дело было в действиях влиятельных знакомых Островского из Дирекции императорских театров[593]. Как мы покажем, прав в конечном счете был Ямпольский.

Попытки повлиять на решение комитета кулуарными способами успеха, судя по всему, не принесли. Еще 26 октября 1861 года Островский писал Федорову:

Давно я слышал, что пьеса моя «За чем пойдешь…» забракована комитетом, но не верил этому, как делу совершенно невероятному. <…> этот поступок комитета оскорбителен не для одного меня в русской литературе, не говоря уже о театре. Так как гласно протестовать против решения комитета я не могу, то у меня остается только одно: отказаться совершенно от сцены и не подвергать своих будущих произведений такому произвольному суду (Островский, т. 11, с. 137).

Решение Островского отказаться от литературной карьеры произвело сильное впечатление на литературное сообщество[594]; тем не менее протест ни к чему не привел. Не больше проку было и от хлопот Н. А. Некрасова, который обратился к директору императорских театров А. И. Сабурову[595]. Все это случилось еще в 1861 году и было, похоже, проигнорировано комитетом.

Поначалу члены комитета полагали, что общественное мнение поддержит не Островского, а их. Об этом драматургу сообщал все тот же Горбунов в еще одном недатированном письме: «…Федоров передал председателю ваше письмо, которое и было прочтено им во всеуслышание. Краевский: Это письмо надо напечатать. Юркевич (председатель), И. Манн согласились с Краевским»[596]. Помимо отказа Островского от «гласных» протестов, такая позиция, видимо, определялась существовавшим в воображении членов комитета образом читающей и зрительской публики. Как мы уже видели, с точки зрения представлявшего их мнение Театрина образованный читатель устал от все новых пьес драматурга, репутация которого основана якобы прежде всего на мнении небольшого кружка поклонников и массы непросвещенных зрителей. Исходя из этого, редактор Краевский действительно мог верить, что способен, обнародовав письмо Островского, добиться сочувствия просвещенных читателей «Санкт-Петербургских ведомостей».

Однако по этой же логике многие члены комитета не могли не воспринять выступления журналистов, поддержавших Островского, как выражение общественного мнения, с которым необходимо считаться. Публичная критика комитета действительно произвела на его членов сильнейшее впечатление — настолько сильное, что некоторые из них решили покинуть эту организацию. 24 ноября, через неделю после пересмотра решения, П. И. Григорьев официально отказался участвовать в работе комитета, сославшись на «постоянное общее озлобление против его действий, как со стороны артистов обеих столиц, так и всей пишущей братии»[597]. 7 декабря В. П. Петров также покинул комитет, упомянув в качестве причины «непредвиденные обстоятельства»[598], — едва ли это было совпадением. 12 февраля Юркевич сообщил о решении Григорьева новому директору императорских театров А. М. Борху, назвав этот поступок «странной и дерзкой выходкой»[599]. Раздраженный председатель комитета явно не считал себя обязанным считаться с мнением «пишущей братии», «которая пишет для журналов, живущих скандалами всякого рода и площадною бранью, унижающею литературу»[600]. Однако у Юркевича не было выбора: прочие члены комитета явно не желали идти против журналистики. Показательно, что комитет покидали актеры — даже опасения неприятностей, которые сулил конфликт с тем же Федоровым, не говоря уже о Борхе, не могли перевесить «общего озлобления» против комитета.

Наконец увидев сцену, «Женитьба Бальзаминова» не стала самой успешной пьесой Островского, однако многие критики сочли нужным высказаться по поводу Театрально-литературного комитета. Газета «Голос», которую с 1863 года издавал лишившийся права редактировать «Санкт-Петербургские ведомости» Краевский, оказалась в сложном положении. С одной стороны, ее критик пытался подчеркнуть недостатки пьесы, в которой, по его мнению, «нет ни мысли, ни содержания»[601]. Успех пьесы «Голос» объяснил, в полном соответствии с логикой комитета, непросвещенностью публики: «…самые пламенные почитатели г. Островского не придадут значения успеха вызовам Александринского театра в праздничный день…»[602] С другой стороны, критик фактически согласился с оппонентами комитета, утверждая, что репутация Островского должна защитить любую его пьесу от запрета:

…мы уважаем талант г. Островского; мы думаем, что все его произведения, назначаемые им для сцены, должны быть поставлены на сцене, потому что известные писатели сами за себя отвечают перед публикою, и только публике, давшей им известность, принадлежит право сводить, когда придет время, с пьедесталов любимых писателей[603].