Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века

Напротив, «Санкт-Петербургские ведомости», перешедшие под редакцию В. Ф. Корша, опубликовали о пьесе восторженный отзыв, вероятно стремясь подчеркнуть свой разрыв с временами Краевского[604]. Автор другого отзыва М. Федоров подозревал, что его однофамилец, заведовавший репертуаром и заседавший в комитете, продолжает интриги:

Вероятно, гг. распорядители хотели поставить на своем и во что бы то ни стало доказать, что пьеса Островского, хоть и пропущенная ими во втором чтении, не может понравиться публике, т. е. не делает сборов, и что пьесы г-на Дьяченки гораздо выше, ибо они долго удерживаются на афишке[605].

Его позицию разделял критик «Северной пчелы», прямо сославшийся на определение комитета как «фантастического», появившееся в статье Горбунова: «…фантастический комитет, долго не пускавший комедии Островского на сцену, похлопотал, чтобы она была обставлена как можно хуже?»[606]

Однако намного более интересна другая публикация «Северной пчелы» — анонимная статья самого Островского «Обстоятельства, препятствующие развитию драматического искусства в России». Если раньше драматург уверял, что не готов гласно выступать против комитета, то теперь он сделал именно это. Первым вредным «обстоятельством» в статье была названа драматическая цензура, которую Островский предлагал объединить с общей, а вторым — именно Театрально-литературный комитет: обе эти организации казались драматургу вредными препятствиями между пьесами и сценой. В статье прямо утверждается, что после ухода из комитета всех выдающихся литераторов в нем «остались только люди или неизвестные в литературе, или не имеющие никакого авторитета» (Островский, т. 10, с. 38), а критерии оценки пьес совершенно непрозрачны. Таким образом, Островский не только признал необходимость публично критиковать комитет, но и поддержал ключевой аргумент осуждавших его литераторов: право представлять интересы публики имеет именно пресса.

Если в середине 1850‐х годов, когда создавался Театрально-литературный комитет, чиновники и литераторы были в целом готовы совместно вырабатывать репертуар императорской сцены, то к началу 1860‐х годов, в эпоху бурного развития журналистики, ситуация изменилась. В начале дискуссии Островский явно боялся публичности, а Краевский на нее рассчитывал. Напротив, уже через год драматург был готов гласно выступить против комитета в газете, а издания Краевского утверждали, что нельзя запрещать даже его неудачные пьесы. Связи с государством теперь могли дискредитировать журналиста: тот же самый Краевский еще будет иметь случай в этом убедиться, когда субсидирование его газеты «Голос» Министерством народного просвещения приведет к скандалу в прессе, причем одним из самых ярких критиков станет вполне проправительственный М. Н. Катков[607].

Запрет и разрешение «Женитьбы Бальзаминова», таким образом, были проявлением масштабных исторических процессов: «гибридные» формы взаимодействия между литературным сообществом и государством к 1860‐м годам начали восприниматься уже не как достижение и знак либерализации, а как нечто по сути близкое к цензуре, как недопустимое вмешательство во внутрилитературные дела. Созданный как посредник между литераторами и властями, Театрально-литературный комитет быстро оказался бюрократизированным институтом государственного контроля. Победу прессы в этом конфликте можно, конечно, интерпретировать по-разному: и как успех общественного мнения, и как результат циничных манипуляций журналистов в борьбе за власть. Общий вывод, впрочем, останется неизменным. Во время дискуссии о запрете пьесы Островского речь шла не об эстетических или политических убеждениях того или иного литератора, а о новых принципах, по которым функционировало литературное сообщество. Обращает на себя внимание, что даже самые разные авторы оказались здесь единомышленниками: Ап. Григорьев и Минаев, например, невзирая на все свои разногласия, вместе выступили против Театрально-литературного комитета, а вскоре к ним вынужден был присоединиться и принципиальный оппонент драматурга Краевский. Литературное сообщество оказалось внутренне едино и было убеждено, что кулуарные решения сотрудников Дирекции императорских театров и поддерживающих их литераторов представляют собою нечто близкое к государственной цензуре и не имеют отношения к формированию общественного мнения.

Глава 4 ИВАН ГРОЗНЫЙ НА РУССКОЙ СЦЕНЕ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ МОНАРХИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ И ДРАМАТИЧЕСКАЯ ЦЕНЗУРА

В начале 1868 года критик газеты «Весть» не без иронии характеризовал современные тенденции в репертуаре русской сцены: