Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века

Я, конечно, не мог отказаться, и вот тут-то началась для меня пытка. Гедеонов, как директор театра, считал себя непогрешимым и вознамерился невинность соблюсти и капитал приобрести; другими словами, чтобы я сделал всё так, как будто бы это принадлежит ему. <…> Мои слова и убеждения только раздражали сановника, и я, прежде чем добиться чего-нибудь, немало испортил крови[646].

Как показал нашедший и опубликовавший рукопись Гедеонова Н. П. Кашин, Островский подверг ее кардинальной переработке, в частности придумав название пьесы[647]. Судя по рукописи Гедеонова, центральным героем его пьесы должен был стать Колычев, разрывающийся между чувствами к идеальной царице Анне, его давней возлюбленной, и демонической красавице Василисе Мелентьевой. Необходимость включить в этот любовный треугольник образ Ивана Грозного делала завершение пьесы невозможным: гедеоновский текст заканчивался в середине 3‐го действия. Островский изначально пытался вносить правку на полях пьесы Гедеонова, однако в итоге практически полностью переписал его произведение, изменив основу сюжета. Теперь в центре оказалась Василиса Мелентьева, отодвинувшая на второй план царя. Попытки Василисы стать царицей и подчинить себе Ивана Грозного сделали возможным соединение любовного и политического пластов пьесы: любовные переживания и тяга к власти в образе главной героини сложным образом связаны. Любовные отношения Колычева и царицы Анны становятся периферийным и малозначительным мотивом; напротив, чувства героя и Василисы оказываются в центре внимания, составляя контраст к ее отношениям с Иваном Грозным.

Перенося акцент на «интимную сторону жизни» царя, Островский уравнивал Ивана Грозного и других мужчин, не наделенных властной харизмой, но вполне способных конкурировать с царем за любовь. Сама структура конфликта подразумевала, что царь и его подданный оказываются равными соперниками в любви, что, конечно, противоречило «возвышенным» эстетическим моделям. Это прямо декларировал Андрей Колычев в своей последней реплике:

Ты повинись и в том, что обещала

Любить меня и быть рабой навек —

И разом ты слугу и государя

В обман ввела. Великий царь, я мало

Служил тебе, вели мне сослужить,

От рабского усердья, службу!

Вели убить мне бабу-лиходейку,

Что заползла змеею подколодной,

Украдучись, в твой терем златоверхий!

(Островский, т. 7, с. 294)

Комичный эффект давало сочетание «возвышенной», пугающей речи царя со словами Василисы, которая легко манипулирует Иваном Грозным (отметим также деление стиха на реплики, создающее разговорную интонацию, которая подрывает эффект, производимый монологом Ивана Грозного):

Василиса

Я здесь усну. Покрой мне ноги.

Царь 

Чем?

Василиса

Сними кафтан с плеча.

Царь 

Да ты в уме ли?

Иль хочешь ты, чтоб свет переменился:

Чтоб к ястребу, стервятнику, под крылья

Без страха жалась кроткая голубка?

Чтоб он своим кривым кровавым клювом

Ей перушки любовно разбирал?

Василиса

А отчего б не так!

Царь 

Эх, дура баба!

(Снимает кафтан и покрывает ее.)

(Островский, т. 7, с. 290)

Однако более серьезной проблемой для цензуры стали постановки произведения, которое, казалось бы, действительно удовлетворяло всем ее требованиям, — «Смерти Иоанна Грозного». 27 февраля 1867 года в Совете Главного управления обсуждалось гневное письмо из Министерства императорского двора:

В некоторых здешних периодических изданиях, освобожденных от предварительной цензуры, помещаются статьи, имеющие явною целию распространение в публике ложных и предосудительных слухов об управлении Императорскими театрами и наглое порицание действий театральной администрации, под видом намеков, предположений и запросов весьма оскорбительного свойства, которые в отношении учреждения правительственного по правилам о книгопечатании допускаемы быть не могут[648].

В письме указывались те публикации, которые, с точки зрения министерства, нельзя было пропустить в печать. Они касаются слухов, что выделенные на постановку «Смерти Иоанна Грозного» огромные средства были расхищены. В разделе «Слухи и вести из нашей жизни» газеты «Народный голос» сообщалось: