Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века

Тем временем сведения о воронежской постановке докладывались лично императору начальником III отделения П. А. Шуваловым. Текст доклада нами не был обнаружен (возможно, он входит в общий отчет о положении дел в России, который, по всей видимости, не сохранился[664]). Реакция императора, по крайней мере, известна: «Государь император на одном из всеподданнейших докладов его сиятельства изволил выразить свою волю, чтобы вообще эта пьеса не была представляема в провинции»[665]. Как и цензоры, император полагал, что в случае изображения на сцене монарха низкое художественное качество подразумевает политическую опасность постановки, и стремился гарантировать качество за счет Дирекции императорских театров. Возможно также, что полному запрету пьесы мешало старое знакомство Александра II с ее автором, с которым они вместе учились.

Императорское решение стало известно членам Совета Главного управления по делам печати только летом 1868 года, однако к тому моменту многочисленные проблемы с другими пьесами уже убедили их относиться к пьесам об Иване Грозном бдительнее. 28 ноября и 5 декабря 1867 года, незадолго до рассмотрения «Василисы Мелентьевой», была запрещена к постановке «Слобода Неволя» Д. В. Аверкиева. Цензор Кейзер фон Никльгейм докладывал, что она «неудобна для представления вообще, а тем более в провинции, так как в этой пьесе царь Иоанн Грозный изображен исключительно как злодей, окруженный развратными и жестокими опричниками» (Дризен; Федяхина, т. 2, с. 172). Судя по экземпляру с пометами цензора, особое недовольство вызвали диалоги царя с бесом, который говорит Ивану Грозному, например, следующее: «Коль слово царское гроша не стоит, / Так шкуру бесову отдать задаром!»[666]. Выставлять царя жестоким тираном было к этому моменту с цензурной точки зрения вполне допустимо, однако специфическая фантастическая форма пьесы и приземленная, не укладывающаяся в каноны трагического жанра грубость мотивировок и выражений показались цензору невозможными на сцене.

Уже разрешенные произведения дозволялись к представлению на провинциальных сценах с большой осторожностью. Так, 21 января 1869 года министр внутренних дел А. Е. Тимашев предупреждал екатеринославского губернатора В. Д. Дунина-Барковского:

Трагедия Лажечникова может быть играна и в г. Ростове в таком только случае, как ваше превосходительство изволите найти, что местный театр располагает достаточными средствами для вполне приличного и соответственного характеру пьесы воспроизведения ее на сцене[667].

Сложная судьба ожидала и «Василису Мелентьеву». Стремясь ограничить ее постановки на столичной сцене, цензура строго требовала от антрепренеров получить разрешение не только местного губернатора, но и автора. Уже 18 января 1868 года директор нижегородского театра Ф. К. Смольков получил уведомление, что эта пьеса «признана неудобною к представлению в провинции без особого ходатайства местного губернатора и автора»[668]. Беспокойство цензоров, впрочем, становится более понятным, если учесть, что за несколько дней до этого «Смерть Иоанна Грозного» ставилась в Воронеже в не разрешенной никем редакции, а даже в прошении Смолькова о постановке у пьесы появилась вторая половина заголовка — «Шестый брак Ивана Грозного»[669]. 23 марта Островский разрешил Смолькову постановку пьесы, обратившись к нему с письмом:

Милостивый государь

Федор Константинович

Согласно желанию Вашему, сим уведомляю Вас, что на постановку Вами в Нижнем Новгороде пиэсы моего сочинения «Василиса Мелентьева» я изъявляю свое согласие.

Ваш покорнейший слуга

А. Островский[670].

В мае того же года нижегородский губернатор А. А. Одинцов обещал лично проследить за постановкой, уточнив, что «имел наблюдение за постановкою пьесы „Смерть Иоанна Грозного“»[671]. Когда формальных причин для отказа не осталось, цензура разрешила постановку[672]. Обширной перепиской с автором и губернаторами сопровождалась каждая из многочисленных провинциальных постановок «Василисы Мелентьевой».