Просвещение России. Взгляд западников и славянофилов

Таким образом, видим, что домашнее воспитание Герцена отличалось бессистемностью и полным невниманием к нему со стороны родителей. И надо ли после этих слов удивляться его воинствующему атеизму и полному неприятию православной культурной традиции, в которой Россия развивалась тысячу лет!

Про родного отца Герцен пишет так: «Когда он воспитывался, европейская цивилизация была еще так нова в России, что быть образованным значило быть наименее русским <…> Людей он презирал откровенно, открыто – всех <…>. Он вперед был уверен, что всякий человек способен на все дурное и если не делает, то или не имеет нужды, или случай не подходит <…>. И для кого этот гордый старик, так искренно презиравший людей, так хорошо знавший их, представлял свою роль бесстрастного судьи? Для женщины, которой волю он сломил, несмотря на то, что она иногда ему противоречила, для больного, постоянно лежавшего под ножом оператора (хирурга. – Л. Б.), для мальчика, из резвости которого он развил непокорность (это о себе. – Л. Б.), для дюжины лакеев, которых он не считал людьми!»[339] Как все это резко контрастирует с любящей и мирной атмосферой в семье Самариных!

Теперь обратимся к В. Г. Белинскому. Известно, что в семье будущий критик видел много буйства и пьянства отца, флотского врача Г. Белинского, который нередко поднимал руку на жену и своих детей. А. Н. Пыпин в своей книге о Белинском пишет о сложной обстановке в доме родителей Белинского. «Семейная жизнь их сделалась рядом неприязненных столкновений»[340]. В этих условиях у Виссариона зародился первый скепсис по отношению к семье, который отразился в его ранней драме «Дмитрий Калинин», за которую он был исключен из университета. Позже он с горечью писал В. П. Боткину: «Иметь отца и мать для того, чтобы смерть их считать своим освобождением, следовательно, не утратою, а скорее приобретением, хотя и горестным»[341].

Таким образом, мы рассмотрели два аспекта, связанных с педагогикой славянофилов и западников: педагогическую деятельность их самих и педагогические традиции в их семьях. Очевидно, что именно из семейного воспитания проистекали те или иные особенности мировоззрения и деятельности каждого из наших героев. «Западничество» Герцена, Белинского, Грановского исходило из детских впечатлений от учения, которые так глубоко запали в душу будущих мыслителей, что от их последствий они не могли избавиться до конца жизни. «Славянофильство» Киреевского, Хомякова, Самарина также явилось следствием их воспитания: несмотря на всю атмосферу образованного общества, проникнутую высокомерием по отношению к своей истории и народу и повышенной симпатией к Западу, эти люди отличались вкусом, интересом к своему прошлому, историческим корням и традициям.

Собственная педагогическая деятельность их также сложилась по-разному. Для одних она стала специальностью (Грановский, Шевырев), для других – побочной работой (Киреевский, Самарин, Гоголь), для третьих – случайным заработком (Белинский). Однако даже мимолетный преподавательский опыт наложил свой отпечаток на характер трудов представителей и западничества, и славянофильства.

В целом, оценивая просвещенческие концепции западников и славянофилов, можно сделать несколько общих выводов. Во-первых, противоположности во взглядах славянофилов и западников сильно преувеличены. Противоречия были только в некоторых мнениях крайних их представителей. Некоторых «западников» вообще нельзя назвать этим именем.

Во-вторых, мышление представителей этих двух групп развивалось в двух разных плоскостях: у славянофилов – больше во внутренней, научной, теоретической, а у западников – в практической, внешней, социальной. Разным было и представление их об образовании, просвещении. Если славянофилы трактовали слово «просвещение» довольно широко и связывали его со всеми силами человека, то западники чаще всего понимали просвещение как грамотность и получение некоего минимума научных знаний.

В середине XIX века славянофильство все более распространялось между просвещенными людьми, отвоевывая себе пространство, занятое со времени Петра западничеством. А. С. Хомяков писал, что «Грановский как бы начал сомневаться в правоте своего направления», Соловьев – тоже «готов поворотить оглобли». Если эти два отстанут, то кто же останется? – задавал он вопрос себе и читателям[342].