Просвещение России. Взгляд западников и славянофилов

Такое внимание к церковнославянскому языку объяснялось просто: на нем не было ни одной вредной или даже бесполезной книги. Кроме того, церковнославянский исполнял и сейчас еще исполняет важную функцию в русском языке: он позволяет естественно перейти на высокий, торжественный стиль, необходимый в отдельных случаях для выражения мыслей автора. Современные филологи, возвращаясь к идеям М. В. Ломоносова, вообще полагают, что церковнославянский и русский – это один язык в разных стилях, и здесь имеет место диглоссия, т. е. попеременное использование двух форм одного языка в зависимости от ситуации.

Но главное, этот язык связывал и связывает современность с нашей древней историей, нашими корнями. Кроме непосредственной нравственной пользы от преподавания церковнославянского языка духовными лицами, указывал Киреевский, могут быть следующие преимущества:

– между духовными гораздо легче можно найти хороших учителей, потому что они «весьма довольны были бы положенным при этом небольшим светским жалованьем»;

– поступив в училище, они не «портились бы в нравственности», как портятся светские учителя оттого, что в маленьких городках не находят себе товарищей других, кроме разгульных писарей и мелких чиновников;

– излишек от остающегося жалованья мог бы быть употреблен на другие полезные цели по тому же училищу;

– имея необходимость в меньшем числе светских учителей, правительство могло бы из предстоящих кандидатов избирать лучших и от избранных строже требовать исполнения их обязанностей;

– меньшее число учителей светских и большее число учителей духовных даст товариществу учителей другой характер, приблизив их более к обществу священников, чем к пьяному обществу чиновников и пр. и пр.[327]

Продолжая эту мысль, Киреевский писал и на тему языка богослужения, которая бесконечно дискутируется и в наше время: «Я желал бы, чтобы Библия была не переведена на русский (это было бы вредно потому, что отдалило бы народ от знания словенского языка и, следовательно, от понимания церковного богослужения и, кроме того, уничтожило бы ту связь, которая лежит между различными племенами словенскими), но издана на словенском с объяснениями внизу страницы всех слов и оборотов, непонятных для неопытного в словенском языке. Эти объяснения должны быть составлены так, чтобы только дополняли, а никак не заменяли перевод словенский. К ним можно прибавить варианты других изданий, а при том и те места, которые в еврейской Библии отличны от греческой Семидесяти толковников, не вводя их канонически, но только предоставляя каждому возможность сличить варианты так называемых старопечатных Библий с новыми изданиями, было бы одним из лучших средств уничтожить в самом корне раскольническую закоснелость старообрядцев, между тем как простой перевод на русский язык может только укрепить старые расколы или еще произвести новые»[328].

Напомним, что как раз в это время совершался перевод Библии на русский язык, который вызывал много толков и споров. Каждый человек, знакомый с Библией, не может не признать разумный подход Киреевского к ее переводу и толкованию, не потерявший своей актуальности и сегодня, когда новейшие переводы ее на различные языки все более удаляют текст от его первоначального смысла.

Интересная и также совершенно новая и чуждая официальной образовательной политике мысль звучит в «Записке о направлении и методах первоначального образования народа в России» (1839): Если бы народ наш, ходя в церковь, понимал службу, то ему не нужно бы было учение катехизиса (то есть Закона Божьего как учебного предмета). Но для этого недостает одного – познания словенского языка. «Изучение его вместо утонченностей катехизиса и русской словесности могло бы служить одним из сильнейших противодействий тому, что может быть вредного для народа в науках, взятых отдельно от религии»[329]. Это очень важное соображение, переводящее формальное знание о вере в область непосредственной веры. Разумеется, верующему человеку важнее понимать само богослужение, активно участвовать в нем, чем знать о церковных службах из уроков Закона Божьего.