Просветительские идеи и революционный процесс в Северной Америке

Американцы с удовольствием воспроизводили английские модели культа харизматического лидера: от украшения городов до политических тостов и использования символических чисел. Ходили слухи, что бостонцы заказали портрет Дж. Уилкса, чтобы поместить его в своем общественном зале[446]. По случаю освобождения журналиста из тюрьмы бостонцы украсили «древо свободы» британским Union flag. Жители соседнего Роксбери увидели флаг и подняли такой же у себя[447]. Число 45 навязчиво фигурировало в политических ритуалах и даже сугубо частных событиях. К нему в качестве местной вариации прибавлялось число 92 — именно столько депутатов массачусетской ассамблеи поддержали составленное С. Адамсом и Дж. Отисом циркулярное письмо, направленное против Актов Тауншенда. Символические числа использовались при посвящении большого дуба в Чарльстоне в ранг «деревьев свободы». Дерево было украшено 45 фонарями; местные виги устроили ночной парад с 45 свечами в руках идущих. Первый тост, провозглашенный ими еще на улице, напротив резиденции лейтенант-губернатора, был в честь «массачусетских девяноста двух». Затем компания отправилась ужинать в таверну Диллона, где на столе стояли 45 свечей[448]. В Бостоне заветное число 45 помещали на дверях и окнах[449]. В Нью-Лондоне по случаю избрания Уилкса в парламент устроили настоящий марафон тостов: под местным деревом свободы их прозвучало ровно 45[450]. Наконец, на свадебном балу некого Дэниэля Шоу летом 1769 г. гости протанцевали 92 джиги и 45 менуэтов. Гости разошлись через 45 минут после полуночи[451].

В политических тостах Уилкс и Паоли соседствовали с героями античности и популярными лидерами американских вигов. В Питерсхэме (Массачусетс) на празднике в честь местного «древа свободы» пили за У. Питта-старшего, Дж. Уилкса, Дж. Дикинсона, Дж. Отиса, равно как и за «храбрых корсиканцев»[452]. На праздновании королевского дня рождения в 1769 г. в Бостоне звучали не слишком связанные с виновником торжества тосты, в частности, пили за «Паскаля Паоли и его храбрых корсиканцев», за «угнетенных поляков»[453].

И при этом поступки Паоли и Уилкса переосмысливались или домысливались в соответствии с античными прецедентами. «Boston Gazette» рассказывала: «На недавнем собрании у корсиканцев в зале появилось нечто вроде трона, что, кажется, не понравилось одному из их предводителей. На его вопрос, для кого предназначается трон, Паоли ответил, что на этом месте предполагалось поместить статут Свободы»[454]. Видимо, источником вдохновения, от которого в данном случае отталкивались, был Плутарх. Пройдет несколько лет, и подобные же истории французские авторы будут рассказывать о Джордже Вашингтоне [455].

Не менее актуальным, чем европейские протесты, было для вигов движение регуляторов. Это было одно из типичных для Америки XVIII в. фермерских восстаний. Подобные протесты регулярно вспыхивали в западных районах; как правило, они были связаны с удаленностью от власти и, следовательно, с невниманием властей к нуждам фермеров, а также с неравномерным налогообложением, более тяжелым для бедного и необжитого фронтира.

Как отмечает А. А. Фурсенко, регуляторы не имели последовательной программы[456]. Они просто хотели «урегулировать» существующие злоупотребления. Вначале они ограничивались петициями. Регуляторы жаловались на чрезмерно высокие налоги, штрафы и нечестных шерифов. Непосредственным поводом к открытому выступлению весной 1768 г. стало объявление шерифа графства Ориндж, что отныне налоги будут собираться в пяти определенных пунктах. К тому же прошел слух, что губернатору У. Трайону выделено из колониального бюджета 15 тыс. фунтов на постройку резиденции Трайонпэлэс в Нью-Берне[457]. Слухи об этой резиденции разошлись далеко за пределами Северной Каролины. Бостонская газета «Massachusetts Spy» обвиняла Трайона в том, что он разорил свою провинцию, чтобы построить дворец[458]. Трайон-пэлэс стал для регуляторов зримым воплощением несправедливости и коррупции власти.

Ситуация усугублялась тем, что в колониях вообще существовал дефицит звонкой монеты, а в западных районах ее и вовсе невозможно было достать. Западные фермеры просто не имели наличных, чтобы уплачивать налоги и штрафы. Дошло до того, что в некоторых из внутренних районов колонии невозможно было найти людей на должность шерифа, «поскольку никто не хотел браться за безнадежную задачу там, где деньги практически исчезли»[459]. Регуляторы надеялись, что им позволят выплачивать налоги табаком, кукурузой или пшеницей. Недостаток наличных не позволял им получить правовую защиту. Огромные гонорары северокаролинских юристов были притчей во языцех в колониях. По сведениям виргинского вига Р. Г. Ли, тамошние адвокаты требовали по 500 фунтов даже за пустячные дела[460].