Просветительские идеи и революционный процесс в Северной Америке

В Новой Англии в моду вошли прядильные посиделки (spinning bees). «Newport Mercury» призывала род-айлендских дам: «Будете ли вы снисходительны ко мне, соотечественники, если я посоветую вам не революцию — Боже упаси! — но настойчивость в производстве сырья для нашего собственного потребления? У нас хватает шерсти и льна… Пусть в каждой семье слышится музыка колесной прялки, и мы вскоре увидим лучшие времена»[544]. Всего в Новой Англии в 1768–1770 гг. состоялось 46 подобных мероприятий, в них приняло участие более 1000 прях-патриоток[545]. Здесь немалую роль сыграли американки, от блестящей интеллектуалки Мерси Уоррен до ее более скромных соотечественниц. Неоклассическое прочтение античности предлагало женщинам в качестве идеала супругу Брута, о которой муж говорил так: «Лишь по природной слабости тела уступает она мужчинам в доблестных деяниях, но помыслами своими отстаивает отечество в первых рядах бойцов — точно так же, как мы»[546]. Аддисон воспел ее под именем Марции и тем самым ввел в круг образов английского Просвещения. Стоит вспомнить, что идеальная римская матрона описывалась как «прядущая шерсть» (lanifica). Теперь этот идеал брали на вооружение женщины Нового времени; патриотизм, гражданская добродетель, трудолюбие становились их нравственными императивами, вписывались в общий контекст политической борьбы.

Прядильные посиделки часто соединяли классическое республиканское представление о патриотизме с традиционными христианскими ценностями. Например, в городке Ипсвич (Массачусетс) после прядильной посиделки пряхи-патриотки прослушали проповедь на текст из «Притч Соломоновых»: «Мудрая жена устроит дом свой, а глупая разрушит его своими руками» (Притчи 14:1). Проповедник объявил, что от женщин зависит возвращение прав и привилегий для их страны. Они могут устроить не только собственный дом, но и тысячу других; возможно, даже предотвратить гибель Британской империи[547].

Как и в случае с чаем, импортные материи могли подвергаться демонстративному уничтожению. В 1774 г. из Бруклина (Коннектикут) сообщали, что некто купил европейские товары у торговца. Покупки у него отобрали и торжественно сожгли[548].

«Ассоциация» предлагала также отказаться от популярных развлечений: скачек, азартных игр, петушиных боев и прочих «экстравагантностей». В Филадельфии по этому случаю закрыли городские театры; они открылись вновь лишь во время британской оккупации города[549]. В резолюциях многочисленных наблюдательных комитетов в разных колониях выражалось твердое намерение выполнить решения Конгресса[550]. Бойкоты импортной продукции служили также прагматической цели: они были способом воздействовать на экономику метрополии и добиться от парламента желательных решений. А вот запрет развлечений был чистым выражением представлений о гражданской добродетели и о ее важности в политике. Историк Б. Ирвин напоминает о том, что различные предписания относительно повседневных привычек имели долгую историю в колониях[551], что, разумеется, облегчало их восприятие в новом контексте.

Должен был измениться и привычный ритуал похорон. «Ассоциация» запрещала «экстравагантный» траур и подарки на похоронах (в частности, раздачу траурных перчаток, что было принято в колониальной Америке). Уже упоминавшийся Б. Ирвин называет это решение «законом против роскоши»[552]. В целом, похоронный ритуал должен был стать более скромным. Видимо, соответствующие резолюции выполняли не все и не всегда. Так, в ноябре 1778 г. филадельфийка Элизабет Дринкер присутствовала на «необыкновенно пышных» похоронах своего соседа[553]. Но в целом изменения наметились. К 1780-м гг. вышли из моды роскошные траурные процессии; раздача подарков свелась к паре перчаток для священника[554]. Траурные одежды также стали скромнее, хотя здесь выполнить требования добродетели не всегда удавалось в силу объективных причин. В 1769 г. Чарльз Гэдсден из Южной Каролины на похоронах своей жены хотел быть в домотканом трауре. Но, обыскав весь город, не нашел ничего подходящего и вынужден был идти за гробом в синем костюме[555].

Таким образом, умеренность и самоотречение как проявление классической республиканской добродетели прочно вошли в американскую повседневность 1760–1770-х гг. В соответствующем поведении видели не только моральную ценность, но и способ сопротивления угнетению.

Стоит, однако, задаться вопросом, насколько велик был на самом деле размах бойкотов. При чтении вигской прессы может создаться впечатление, что виги преувеличивали собственную добродетель и сплоченность.