О том же писали американские теоретики. Коннектикутец Н. Уэбстер, пенсильванец Дж. Уилсон, виргинец Дж. Маршалл равно были убеждены, что запрещение майората в США уничтожит влияние богатства[711]
. Для создания и закрепления такого положения вещей во время революции штаты принимали различные меры. Законопроект об отмене майората был внесен в ассамблею Виргинии Джефферсоном еще в октябре 1776 г. Джефферсон писал с законной гордостью: «Эти законы, подготовленные мною, поставили под вопрос существование псевдоаристократии»[712]. Все же отмена майоратов в Виргинии сопровождалась ожесточенными дебатами. Э. Пендлтон предлагал оставить за старшим сыном двойную долю наследства. Джефферсон возразил: «Если старший сын сможет съесть вдвое больше или сделать двойную работу, то его право на двойную порцию станет совершенно естественным. Но если он обладает равными возможностями и желаниями со своими братьями и сестрами, то на его долю должна приходиться равная часть родового поместья»[713]. Усилия Джефферсона привели к желаемому результату. Виргиния стала первым штатом, принявшим соответствующий закон. Майорат был запрещен конституциями Джорджии (ст. LI), Северной Каролины (ст. XLIII), Пенсильвании (секц. 37), Вермонта (секц. XXXIV). Но лишь к 1811 г. майорат был отменен во всех штатах, где существовал до революции.Следуя той же эгалитаристской логике, американские законодатели запрещали дворянские титулы и наследственные привилегии (декларация прав Мэриленда, ст. XL; декларация прав Северной Каролины, ст. XXII). Джордж Мейсон, автор виргинской декларации прав, близко к тексту цитировал приведенный выше отрывок из проекта конституции для Корсики: «Ни один человек или группа людей не имеют права на исключительное или отдельное вознаграждение или привилегии от общины, кроме как в связи с общественными услугами, которые, будучи не наследуемыми, также не должны быть наследственными должностями магистрата, законодателя или судьи» (декларация прав Виргинии, ст. IV). Джон Адамс вписал в конституцию Массачусетса сходную мысль: «Ни один человек, ни корпорация, ни объединение людей не имеют никакого другого права на получение преимуществ или особых и исключительных привилегий, отличных от привилегий сообщества, кроме того, что возникает из рассмотрения услуг, оказываемых обществу; и поскольку этот титул по своей природе не является ни наследственным, ни передаваемым детям, потомкам или кровным родственникам, идея человека, рожденного законодателем или судьей, абсурдна и противоестественна» (декларация прав Массачусетса, ст. VI).
В некоторые конституции штатов проникло фритредерское осуждение монополий. Критика монополий содержалась в классическом труде Адама Смита[714]
; осуждали их и французские физиократы. Декларация прав Мэриленда выражалась весьма эмоционально: «Монополии отвратительны, противоречат духу свободного правительства и принципам торговли и не должны быть терпимы» (ст. XXXIX). Северокаролинская декларация прав ставила монополии рядом с системой наследования участков без права дробить или отчуждать их (entail). И то, и другое объявлялось противоречащим духу свободного государства (ст. XXIII).Зато вопросов социальной помощи ранний американский конституционализм совершенно не касается. Это резко контрастирует с французским конституционализмом: уже первая конституция Франции, принятая в 1791 г., затрагивала такие проблемы, как призрение сирот, борьба с безработицей, помощь нетрудоспособным нищим. В Америке, с одной стороны, социальное расслоение не было таким вопиющим, как в Старом свете. С другой стороны, здесь можно проследить основной тренд осмысления социальных проблем в английском Просвещении. Большинство английских просветителей писали о личной обусловленности бедности (ее объясняли отсутствием дисциплины и развращенностью бедняков). Соответственно, социальная политика Великобритании XVIII — начала XIX вв. ориентировалась на сворачивание дотаций бедным или даже полный отказ от таковых[715]
.Разумеется, в ранних конституциях не могли не отразиться идеи классического республиканизма, столь популярные в предреволюционной Америке. С падением монархии они приобрели дополнительную актуальность. Согласно влиятельной концепции Монтескье, сама возможность существования республики зависела от гражданской добродетели большинства ее граждан (или даже каждого из них). Монтескье расшифровывал: «Добродетелью в республике я называю любовь к отечеству, т. е. любовь к равенству. Это не христианская и не нравственная, а политическая добродетель; она представляет ту главную пружину, которая приводит в движение республиканское правительство подобно тому, как честь является движущей пружиной монархии»[716]
. Предполагалось также, что человек, не обладающий личной добродетелью, не может быть руководителем в республике; его нравственность и качества политика взаимосвязаны[717].