Читаем Просветительские идеи и революционный процесс в Северной Америке полностью

Вопрос о влиянии идей Просвещения на федеральную Конституцию не раз обсуждался в историографии. Основной тренд задал Генри Мэй, доказывавший, что она воплотила в себе лучшие черты умеренного Просвещения[725]. Более поздние западные исследователи, в общем, разрабатывали ту же концепцию. Так, Эндрю Рэк подчеркивает контраст между классическими пуританскими документами, такими как договор на «Мэйфлауэре», и светской, гуманистической, просвещенческой Конституцией 1787 г.[726] Сходной является концепция Милана Зафировски[727]. Дж. Макдауэлл и Дж. О’Нейлл делают вывод, что американский конституционализм основан на просвещенческих принципах «если не исключительно, то в первую очередь»[728]. По мнению Роберта Фергюсона, федеральная Конституция воплощает в себе основные ценности Просвещения[729].

Но есть и другие точки зрения. Гарольд Берман противопоставляет «английское» и «французское» влияние на американскую конституционную мысль. Первое он сводит к пуританизму, традиционализму и коммунитаризму, а второе — к деизму, рационализму и индивидуализму. Эти две линии он ассоциирует, соответственно, с Английской и Французской революциями. Американская же революция, по его мнению, объединила и то, и другое[730]. Джеймс Бирн утверждает, что Американская революция лишь немногим обязана философам-просветителям. Конституцию же следует рассматривать скорее как провал американского Просвещения[731]. Робин Арчер рассматривает отношения между религией и государством в Индии и в западных обществах, включая США. В данном аспекте США являются «секуляризованным государством, но не секуляризованным обществом». Это говорит о том, что влияние Просвещения ограничивалось частью революционной элиты, но так и не стало ключевым элементом американского конституционализма[732].

Тот же вопрос привлекал внимание отечественных американистов. В основном они, как и Г. Ф. Мэй, связывали истоки американского конституционализма с умеренным крылом Просвещения. Например, по мнению А. С. Никифорова и В. А. Савельева, «отцы-основатели» создавали Конституцию, основываясь на опыте Британской империи, подкрепляя его теориями Локка и Монтескье[733]. При этом идейная основа Конституции 1787 г. оценивалась скорее как ревизия революционного Просвещения. А. М. Каримский расценивал политическую мысль федералистов — основных авторов Конституции 1787 г. — как реакцию на Просвещение и ставил в упрек их творению отсутствие упоминаний о гражданских правах и их гарантиях[734]. В. В. Согрин видел в Конституции противоречивый документ, подразумевавший пересмотр революционных принципов государственности с умеренно-консервативных позиций. Но Конституция была также компромиссом между воззрениями ее умеренных творцов и распространенными среди американских патриотов более демократическими представлениями[735]. Изучались в отечественной историографии и другие идейные традиции, повлиявшие на Конституцию 1787 г.[736]

Сами «отцы-основатели», впрочем, видели в своем творении не ревизию, а триумф Просвещения. Конституция, с их точки зрения, воплощала один из главных идеалов века Разума: совершенствование общества через создание разумных законов. «Часто отмечалось, — писал Александр Гамильтон, открывая знаменитую серию памфлетов „Федералист“, — что… народу нашей страны суждено своим поведением и примером решить важнейший вопрос: способны ли сообщества людей в результате раздумий и по собственному выбору действительно учреждать хорошее правление или они навсегда обречены волей случая или насилия получать свои политические конституции? Если это замечание хоть в какой-то мере правильно, тогда. неверный выбор нашей роли вполне можно счесть бедой для всего человечества»[737]. В одной из традиционных речей по случаю 4 июля, произнесенной в 1788 г., развивалась та же мысль: «После столетий бесплодных попыток в других странах, наша страна являет первый пример совершенной революции в политике и правительстве, важнейшей, какая когда-либо отмечала прогресс человеческого сообщества, без пролития крови, без насилия и обмана»[738].

Эта глава будет посвящена в основном тому, что видели в Конституции ее создатели и ее противники, как преломлялись в их дискурсе о Конституции базовые ценности Просвещения, усвоенные во время революции.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Главный миф XX века
1937. Главный миф XX века

«Страшный 1937 год», «Большой террор», «ужасы ГУЛАГа», «сто миллионов погибших», «преступление века»…Этот демонизированный образ «проклятой сталинской эпохи» усиленно навязывается общественному сознанию вот уже более полувека. Этот черный миф отравляет умы и сердца. Эта тема до сих пор раскалывает российское общество – на тех, кто безоговорочно осуждает «сталинские репрессии», и тех, кто ищет им если не оправдание, то объяснение.Данная книга – попытка разобраться в проблеме Большого террора объективно и беспристрастно, не прибегая к ритуальным проклятиям, избегая идеологических штампов, не впадая в истерику, опираясь не на эмоции, слухи и домыслы, а на документы и факты.Ранее книга выходила под названием «Сталинские репрессии». Великая ложь XX века»

Дмитрий Юрьевич Лысков

Политика / Образование и наука
Политическое цунами
Политическое цунами

В монографии авторского коллектива под руководством Сергея Кургиняна рассматриваются, в историческом контексте и с привлечением широкого фактологического материала, социально-экономические, политические и концептуально-проектные основания беспрецедентной волны «революционных эксцессов» 2011 года в Северной Африке и на Ближнем Востоке.Анализируются внутренние и внешние конфликтные процессы и другие неявные «пружины», определившие возникновение указанных «революционных эксцессов». А также возможные сценарии развития этих эксцессов как в отношении страновых и региональных перспектив, так и с точки зрения их влияния на будущее глобальное мироустройство.

авторов Коллектив , Анна Евгеньевна Кудинова , Владимир Владимирович Новиков , Мария Викторовна Подкопаева , Под редакцией Сергея Кургиняна , Сергей Ервандович Кургинян

Политика / Образование и наука