Просветительские идеи и революционный процесс в Северной Америке

Зато правое крыло группировки (в частности, Ф. Эймс) последовательное применение принципа народного суверенитета отрицало, в особенности после восстания Дэниэля Шейса (1786–1787). Народ разрознен, разделен на фракции, сбит с толку лживой пропагандой. Как же можно доверять большинству его контролировать власть? При этом Эймс вовсе не решался отрицать, что всякая власть исходит от народа. Однако дав свое согласие на то, чтобы им управляли, и, заключив общественный договор, народ, по мнению Эймса, не может взять свое согласие назад[760].

В этом вопросе федералисты как будто перефразировали обоснование представительной демократии, данное у Монтескье: «Большинство древних республик имело один крупный недостаток: народ имел здесь право принимать активные решения, связанные с исполнительной деятельностью, к чему он совсем неспособен. Все его участие в правлении должно быть ограничено избранием представителей. Последнее ему вполне по силам, так как если и мало есть людей, способных установить точные границы способностей человека, то всякий способен решить в общем, является ли его избранник более способным и сведущим, чем большинство остальных»[761]. О том же, опираясь на Монтескье, рассуждал антифедералист-пенсильванец У. Финдли[762].

При этом федералисты вовсе не исключали пересмотр Конституции по инициативе народа. Нью-йоркский политик, будущий верховный судья Дж. Джей писал, обращаясь к гражданам своего штата: «Вы не можете не сознавать, что этот проект, или Конституция, всегда будет находиться в руках народа, и что если на опыте он будет признан дефектным или недостаточным, люди смогут либо исправить его дефекты, либо создать другой взамен»[763]. Федералисты только возражали против частых и регулярных пересмотров Конституции, к которым призывал Т. Джефферсон. Отвечая Джефферсону, Мэдисон рассуждал: «Не станет ли правительство, столь часто пересматриваемое, слишком изменчивым, чтобы сохранить то пристрастие к нему, которое порождается его древностью и которое, возможно, является спасительной помощью для самого разумного правительства в самый просвещенный век? Разве такой периодический пересмотр не породил бы пагубные клики, которые иначе не могли бы возникнуть? Не будет ли, в сущности, правительство, чье бытие зависит по истечении определенного срока от какого-то активного вмешательства самого общества, слишком подвержено случайностям и последствиям фактического междуцарствия?»[764]

Поскольку прямая демократия исключалась, особенно важное значение приобретала общая теория представительства. Дж. Адамс принимал теорию «зеркального представительства», согласно которой легислатура должна отражать социальную структуру общества: «Представительное собрание должно быть точным портретом, в миниатюре, народа в целом… оно должно думать, чувствовать, рассуждать и действовать, подобно народу»[765]. Однако чаще федералисты разрабатывали иную теорию представительства, которую можно назвать меритократической. Согласно ей, легислатура должна состоять лишь из наиболее достойных представителей сообщества, причем это неизбежно будет элита. Такую теорию развивал Гамильтон. «Зеркальное представительство» он без обиняков провозглашал «фантазией»[766]. Он считал естественным для людей избирать представителей, выделяющихся талантами и добродетелями, а в обществе, где господствует неравенство, — также более богатых, чем они сами. В то же время он подчеркивал, что Конституция оставляет талантливым представителям низов возможность для продвижения на самые высокие посты[767].

Довольно противоречивой была позиция Уилсона. Как и Адамс, он разрабатывал теорию «зеркального представительства». Он заявлял, что депутаты должны выражать те же мысли и чувства, которые выразили бы их избиратели, если бы располагали той же информацией[768]. В то же время: «Обязанность нации — доверить ведение своих дел лишь своим самым мудрым и лучшим гражданам»[769]. У других федералистов эта меритократическая теория зачастую принимала элитистский оттенок.

Антифедералисты, со своей стороны, выдвигали «зеркальное представительство» как собственный идеал. Пенсильванские антифедералисты считали, что Конгресс должен «обладать теми же чувствами, мнениями и взглядами, которые выразил бы сам народ, если бы он весь собрался»[770]. Бостонец «Ян де Витт» продолжал эту мысль. Критикуя конструкцию Палаты представителей, он писал: «Можно ли сказать, что это собрание представляет мнение народа? Разве депутаты хотя бы одной чертой напоминают народ?»[771]