Просветленные не берут кредитов

Заглянув внутрь, я обнаружил лишь тьму, вода находилась далеко внизу.

— Ну что, можешь приступать, — сказал брат Пон, как ни в чем не бывало усаживаясь наземь. — Настало время отработать наше здесь пребывание, кров и стол, да еще и лечение твоей ноги.

Вчерашняя вспышка страха и злости прошла бесследно, но все равно осталось смутное недовольство, ощущение того, что меня обманули, и оно кололо внутри, не давало расслабиться.

Да еще и монахи решили, что раз послушник выздоровел, то можно ему и поработать. Натаскать воды, наполнить здоровенный бак, что прятался в тени огромного дуриана за хижиной брата Лоонга.

Я взялся за веревку и бросил ведро в колодец, из недр донеслось звучное «плюх».

— В том, что тебя накрыло вчера, нет ничего удивительного, — проговорил брат Пон, наблюдая, как я с пыхтением тяну наполнившуюся емкость обратно. — Рабочий момент. Когда выполняешь «установление в памяти», такое бывает: эмоции и желания бесчинствуют, как буря, словно пытаются доказать, что они вне твоего контроля.

Из ведра, что прилагалось к колодцу, я перелил воду в другое и сделал второй «заброс».

— Это пройдет, унесется прочь, будто вон то белое облако, — продолжил монах. — Сгинет и все остальное, в том числе твое желание поскорее закончить с этой неприятной и тяжелой работой.

Я вздрогнул, поскольку он едва не слово в слово повторил мои мысли!

Я отнес два полных ведра к баку, а когда вернулся к колодцу, то брат Пон снова подал голос:

— Имей в виду, что это желание, а точнее влечение, тришна, занимает определенное место в цепи взаимозависимого происхождения… От нее происходит схватывание, привязанность, и не важно, что она негативно окрашена, в любом случае она приковывает тебя к этому существованию, которое, как легко увидеть, омрачено страданием всякого рода…

Как раз в этот момент я до крови ободрал палец о веревку и сунул руку в полное ведро, чтобы облегчить боль. Вода оказалась невероятно холодной, особенно на фоне жаркого полдня, и у меня заломило кости аж до локтя.

— Жизнь же непременно ведет к старости и смерти, — взгляд брата Пона был насмешливым, но голос звучал серьезно.

Он замолчал, поскольку я направился в очередной рейс к баку.

— Раскрутим в другую сторону, — сказал монах, когда я опять оказался рядом с ним. — Влечение происходит от чувства различения приятного, нейтрального и неприятного… Данная работа кажется тебе неприятной, а мысль о том, чтобы полежать в тенечке, — соблазнительной.

И вновь он меня поймал, хотя я только мельком глянул в сторону ближайшего дерева!

— Оно же порождено соприкосновением с образами чувственного восприятия… Неужели ты хочешь, чтобы твое нежелание таскать воду еще крепче привязывало тебя к колесу Сансары? Как и прочие твои поступки вроде сидения в офисе, визита в банк или в налоговую инспекцию.

Я смог только помотать головой в ответ, но это простое движение сдвинуло что-то у меня внутри. Исчезли мысли о том, что и вправду неплохо было бы укрыться от солнца, что тяжелые ведра оттягивают руки, ободранный палец болит, а мне предстоит еще не меньше дюжины ходок, прежде чем бак наполнится.

Мне стало все равно, где я и чем занимаюсь, я осознавал лишь, что должен выполнить определенную задачу.

— Соприкосновение с образами никуда не делось, но нет больше различения приятного и неприятного, подорваны корни влечения, расшатаны основы схватывания, а значит, не будет рождения и смерти! — эту фразу брат Пон произнес почти с ликованием, но я отметил этот факт краем сознания, не стал фиксироваться на нем и, лишь в очередной раз опустошая ведра, вспомнил, что меня похвалили.

В жилище брата Лоонга непонятно как, но умещалось несколько десятков огромных старых книг.

Решив показать их мне, он вытащил пару томов на улицу и благоговейно уложил на отрез чистой ткани. Поднялась изготовленная из черной кожи застежка, зашелестели пожелтевшие страницы, покрытые незнакомыми буквами — не латиница и не кириллица, один из азиатских алфавитов.

— Сочинение древних, концентрация мудрости, благословенная Трипитака, — проговорил брат Пон благоговейно.

И в этот момент мир вокруг меня потек, лишился твердости, место объектов заняли потоки крохотных вспышек-пятнышек, многомерных и переменчивых, живущих меньше секунды. Я поплыл через него, не прикладывая усилий, но в отличие от предыдущих погружений в такое состояние, не теряя единства восприятия.

Да, граница между мной и окружающим миром оказалась размыта, я не смог бы сказать, где заканчиваются руки и ноги и начинаются окружающие меня предметы. Но осталась некая сердцевина, тоже менявшаяся, но сохранявшая некоторые общие характеристики, не такая мимолетная, как все прочее.

Возникло желание отстраниться от мельтешения вокруг, обратиться внутрь себя, к тому, что выглядело стабильным, как-то ухватиться за него.

— Это сознание-сокровищница, — сказал брат Пон, и все вокруг стало как обычно. — Теперь ты не только воспринимаешь дхармы, но и слышишь ее голос, что звучит вовсе не в ушах.

При слове «голос» я вспомнил, что некогда пережил в вате Тхам Пу.