Просветленные не берут кредитов

Деваться было некуда, и я взялся за дело, но почему-то в этот раз все пошло со скрипом. Желание я взял простое — вымыться по-настоящему, не холодной водой из ведра, а полежать в ванне, и чтобы с душистой пеной, и никто не торопил, и оттереть себя как следует.

Вот только усилить его до нужной степени я не мог.

Возникало ощущение, что пытаюсь накачать шину, в которой имеется дырка, — сколько не пыхти, не орудуй насосом, все равно ничего не выйдет, воздух будет выходить и выходить.

Попытался отвлечься, сосредоточиться на воображаемом дереве, но и тут потерпел неудачу. Нет, его образ я вызвал с легкостью, но затем непонятным образом потерял — знакомое до последнего листочка растение растворилось среди его сородичей, окружавших меня в этот момент.

Его словно кто-то выдернул из моего разума, оставив неровную дыру! От такой неудачи я начал злиться и, чтобы справиться с эмоциями, обратился к полному осознаванию. Но едва погрузился в него, отслеживая каждый вдох, положение тела, ощущения и чувства, да еще и не забывая о классификации, как прозвучал возглас брата Пона:

— Стой!

Я замер, не успев оторвать ногу от земли.

— А теперь посмотри, на что собрался наступить, — проговорил монах спокойно. — Только аккуратно, не дергайся.

В траве свивала кольца зеленая змея с плетеным узором на спине и острой, точно наконечник стрелы, головой, блестели черные бусины глаз, трепетал высунутый язычок.

— От ее укуса ты бы не умер, но провалялся бы в лихорадке неделю-другую, — сообщил брат Пон. — Не забывай, что мы в джунглях и что здесь надо глядеть под ноги. Особенно если не хочешь неприятностей.

Последовав его совету, я едва не влетел лицом в огромную паутину, в центре которой сидел большой паук. В первый момент мне показалось, что он размером вообще с кулак, и я отшатнулся так резко, что шлепнулся на задницу.

Брат Пон смеялся до икоты.

— Извини, — сказал он. — Не сдержался… На самом деле это все та же ненависть. Неприязнь к живым существам, с которой ты борешься, но пока не можешь одолеть. Ничего удивительного, ведь задача это нелегкая…

Паука мы обошли, но на этом мои злоключения не окончились.

Обитающие в джунглях твари, похоже, избрали именно этот день для того, чтобы добраться до моего тела. Многоножка длиной со школьную линейку шлепнулась мне на руку, и я, к счастью, смог тут же стряхнуть ее, прямо под ноги скакнула огромная бородавчатая лягушка цвета глины, но с огромным красным пятном на спине.

Так что к тому моменту, когда мы остановились на ночлег, я вздрагивал от любого прикосновения.

— Ты трясешься от страха и злости, — сказал брат Пон. — Это на самом деле хорошо. Нельзя добыть жемчуг, не нырнув в глубины океана, нельзя добыть миролюбие, не окунувшись с головой в пучины агрессии. Осознай себя, разглядывай свою ненависть. Только тогда она отступит.

Монах уснул, костер погас, а я остался лежать в темноте, ежась в ожидании ядовитого прикосновения.

Вокруг в зарослях шуршало и елозило, мне казалось, что по мне кто-то ползает. Хотелось вскочить и забраться на дерево, но я знал, что и на ветвях могут быть змеи, насекомые и вообще неведомые твари.

Разглядывай ненависть… легко сказать!

В один момент я попытался вспомнить, с чего начались сегодняшние неприятности, и осознал, что с недовольства, колыхнувшегося в душе в тот момент, когда мы покинули жилье брата Лоонга: я не хотел идти в лес, желал оказаться подальше от него, испытывал к зарослям отвращение и неприязнь.

И джунгли ответили мне тем же!

Вычленив исходную эмоцию, я отстранился от нее и зашептал: «Это не я, это не мое»… Вот уж этому брат Пон выучил меня замечательно, и вскоре я почти видел собственное недовольство, что висело в воздухе подобно жгуту черных разлохмаченных волокон.

Потом мне показалось, что жгут этот начинает раскручиваться, белеть, и я провалился в сон.

Что удивительно, я даже не замерз этой ночью.

Проснулся отдохнувшим, в хорошем настроении и без малейшего следа того, что меня кто-то укусил.

— Так куда лучше, — одобрительно сказал брат Пон, после того как мы уничтожили остатки снеди брата Лоонга. — Теперь ты хотя бы готов меня слушать и что-то поймешь. Наверное.

Речь он завел о бодхи-просветлении, точнее о тех десяти совершенствах, что ведут к этому состоянию, — бескорыстном даянии, отречении, мудрости, последовательности и прочих качествах, до которых мне было так же далеко, как до спутников Юпитера.

— Понятно, что это идеал, — говорил брат Пон в то время, когда мы продирались через заросли бамбука. — Но его неплохо бы держать в сознании, так, на всякий случай. Путь же к нему пролегает через четыре этапа, знаменующих разную степень непривязанности.

Я слушал, стараясь в то же самое время глядеть и по сторонам, и под ноги. Наверняка пауки и прочие милые твари, обитающие в джунглях, не упустят случая выразить мне радость от встречи.

Закончив объяснения, брат Пон разрешил мне говорить.

— Но что все же такое просветление? Как его можно описать? — спросил я.