Протагонист

Пришлось потратить немало времени, чтобы придать нашему цыганскому Эрмитажу более-менее пристойный вид.

Как-то раз я полезла на чердак – и среди остальных вещей наткнулась на портрет белокурой женщины с короной на голове. Я долго торчала перед ним, пытаясь понять, где же я ее встречала. Так ничего и не сообразив, велела убрать его.

А потом я ее увидела.

Однажды, спровадив Нонну Сергеевну с Вероникой на грудничковое плавание, я прогуливалась в центре города – и замерла: у салона красоты стояла девушка с портрета.

– Простите, – я не выдержала и подошла к ней.

– Записаны?

– Нет.

– Ничего страшного, проходите, – она затушила сигарету и проводила меня внутрь. Усадила в кресло, накрыла клеенкой и распустила волосы. –  Что делать будем? Такую красоту резать нельзя.

– Просто укладку.

Пока она возилась с плойкой, я не выдержала:

– Простите, а мы с вами раньше не встречались?

Она довольно улыбнулась и кивнула на газетную вырезку в рамке на стене: «Елена Прекрасная: мисс-1992». Лена рассказала, как после конкурса красоты стремительно выскочила замуж – и так же стремительно овдовела, когда мужа пристрелили в Греции, а дом с бизнесом отжали.

– Неужели ничего не осталось?

– Почему ничего? Цацки и шмотки разрешили забрать. Год еще в ломбард таскалась, потом на рынок к тетке шубу пошла продавать, а там меня Олежка, муж мой нынешний, и подцепил. Он как раз с торгашей дань собирал, а я его уболтала тетке должок скостить…

– Я имею в виду имущество…

– Ой, да бросьте. Мой-то в Грецию не просто так рванул – чуял, что гражданство пора заводить. Свидетелей проплатил, которые бы сказали, что дед его – грек. Я еще злилась, что меня с собой не взял, а вон оно как получилось… Где бы я сейчас лежала… – Лена бросила взгляд в зеркало – и я наконец вспомнила нашу встречу. – Была у меня подружка, муж у нее посерьезнее моего. Его положили, так она сдуру решила наследство приберечь для сыновей. Любовника припасла, чтобы ее охранял, значит. И что вы думаете? Мужик этот ее и положил. Задушил, представляете? Выслуживался так перед новыми хозяевами. Так и не стало Светки, упокой Господь ее душу.

Я ухватила Лену за руку.

– Света Бессонова?

– Ну да. Про нее писали много…

– А что с мальчиками?

– Да бабка забрала их в деревню от греха подальше. Один не разговаривает теперь. – Она покачала головой. – Знаете, как наш город называют? Бандоград. Так что я, можно сказать, не в обиде. Легко пришло – легко ушло.

В ту ночь я вертелась, пока Костя не похлопал меня по бедру.

– Ты чего?

Я сбросила его руку, села и включила свет.

– Костя, давай уедем.

Он простонал и натянул одеяло на голову.

– Ну что опять не так?

– Деньги есть, давай уедем.

Костя сел на кровати и вздохнул:

– Хочешь, я вас с Никой и Нонной отдохнуть отправлю? В Испанию? Или на Канары?

– В Грецию хочу.

– Почему в Грецию?

– Там гражданство дают. Хозяин этого дома за ним и поехал, так? Вот только не успел, заказали его. Я не хочу, чтобы заказали нас. У нас ведь ребенок, Костя. Это не шутки.

Костя отрезал:

– Не забивай себе голову.

– Если с Вероникой хоть что-то случится из-за твоих дел…

Он подтянул меня к себе и выключил бра.

…После я вышла на балкон и смотрела на плескавшуюся внизу Волгу, вспоминая, как дедушка рассказывал, что для города пришлось затопить деревеньку Кунеевку – и где-то там, на дне, остались могилы, остатки церквей и домов, а я думала: вот бы прорвало ГЭС, и река бы вышла из берегов – да затопила бы нас, да затопила бы весь город, чтобы и следа не осталось, чтоб не было здесь ни заводов, ни машин, ни людей…

Ни нас с Костей.

Он всё чаще выезжал в Москву, а оттуда привозил Веронике бесконечные подарки. Порой притаскивался посреди ночи и будил ее, так что весь режим шел к чёрту, Вероника капризничала весь день, – а ему и бед мало, лишь бы подсунуть очередную куклу, кассету с диснеевским мультиком или конструктор. Один раз додумался притащить декоративную крысу – тут уж я не выдержала, велела ее немедленно потерять.

Возил он подарки и мне – чаще всего безвкусные побрякушки, непристойное белье да изредка что-то толковое для дома. Из кучи хрустальных лебедей, голых русалок и прочих нимф я отобрала только бронзовую статуэтку балерины, и то только потому, что Костя упорно заявлял, что она похожа на меня. Поставила ее в спальне на трюмо. «Вместо кочерги», – хмыкнул Костя, а мне тотчас захотелось его огреть. Остальное складировала на чердаке. К счастью, Костю никогда нельзя было упрекнуть в жадности: подарки он не запоминал и отчета не требовал.

Как-то раз он взял нас с Вероникой в Москву. После того как Вероника пообжималась с обезьянами в розовых манишках в цирке на Цветном, потрещала с говорящим чудо-деревом в парке Горького и побывала в видовом ресторане с прозрачным полом в Останкино, она потеряла всякий покой. Стоило Косте уехать, как она принималась канючить, требуя немедленно вернуть папу, обезьяну и Москву.

И вот, когда Веронике стукнуло почти пять лет, всё и произошло.