Вот только Костя не сказал, что живут – короли, а королевы сидят под замком.
Поэтому я не сказала Косте, где буду жить – без него.
Это была родная деревня бабушки, где в свое время остался ее двоюродный брат, который скончался несколько лет назад. Детей у него не было, так что восемь соток и хлипкий деревянный домишко отошли маме. Стоил он бесценок, продавать мама ленилась, так что за дом взялась я. Старый снесли, поставили кирпичный одноэтажный со всем необходимым: печка, баня, кладовка, запас воды и консервов – всё по Костиковой школе. Приглядывала за домом соседка Анна Петровна, за небольшую для нас и очень приличную для нее плату. Утомившись с огородом у себя, нам она высадила цветник, так что дом вполне мог сойти за приличную дачу.
Я оставила Веронику у Анны Петровны, а сама отправилась на почту. Позвонила маме на работу и сказала кодовое:
– Мы у Мули.
Она тотчас расплакалась в трубку, заявила, что к ней приходили какие-то амбалы и пытались выломать дверь, пока тетя Маша не закричала из подъезда, что вызвала милицию.
– Что творится-то, доченька? Где Костя? В милицию идти?
Визг и хруст, хруст и визг.
– Толку от нее. Приезжай, только осторожно. Мама, никто не должен знать, ясно?
Она явилась вечером следующего дня – не столько испуганная, сколько возбужденная. Можно было бы догадаться, что погоня с преследованием придется матушке по нраву.
Вероника, всё это время тихо жавшаяся по углам, наконец пришла в себя:
– Бабуля! – бросилась к ней на руки и неожиданно расплакалась, а я только сейчас поняла, как же она, должно быть, испугалась, когда увидела тела подельников Лехи.
Июнь подходил к концу, Волга уже подернулась зеленой пленкой. Утром мы ходили на речку, днем гуляли по лесу, а вечером ужинали в саду, и будто так было всегда – я, мама и Вероника, – и будто не было ничего другого: не было дома, который я обустроила, не было Лехи, которому я разбила голову в этом доме, не было людей, которых пристрелил Леха, не было наших охранников, которых убили эти люди, не было сети автозапчастей, из-за которой были охранники, не было парикмахерши Лены, которую выгнали из нашего дома, не было ее мужа, которого подстрелили в Греции, не было Светы Бессоновой и ее любовника, не было ее мужа, войны, леса, Беса, свадьбы, Нового года, дачи, Кости – не было, не было, не было!
Я не знала,
А вот кто Костю ждал, так это Вероника. Спустя пару дней она закапризничала, а через неделю принялась беспрестанно ныть о том, как же она скучает по папе. Костя избаловал ее донельзя, так что если уж Вероника хотела что-то получить, то не отступалась, а хотела она отца – и только. Мы шли на речку – и она спрашивала о Косте, мы шли домой – и она спрашивала о Косте, мы ложились спать – и она спрашивала о Косте. А я не знала, с чего начать, как ей сказать, что Кости, кажется, больше не будет.
Занять чем-то Веронику я не могла. Телевизора у нас не было, ближайшая библиотека находилась в ПГТ. Выезжать туда я боялась, так что книги мы таскали у Анны Петровны, которая зачитывалась исключительно историями об Анжелике и Марианне – поначалу я пыталась адаптировать их для чтения на ночь, но быстро признала поражение от маркизов и султанов. Единственным развлечением оставались соседские курицы и козы, но когда петух клюнул Веронику в руку, а она, отрыдавшись, заявила, что возьмет у папиного охранника пистолет и выстрелит ему в глазик, соседи стали нас избегать.
И вот в конце июля я проснулась посреди ночи и похолодела: в окно светили фары. Я вытащила из-под подушки нож, схватила Веронику и стянула ее вниз на пол, зажимая рот. Крыльцо скрипнуло. Раздался стук.
– Девочки, это я.
Вероника вырвалась и взвизгнула:
– Папочка!
Посеревший, небритый, с синяками под глазами, он выглядел на все сорок. Сграбастал Веронику, поцеловал в лоб меня и прошел вглубь комнаты. Из спальни выглянула мама.
– Костенька, сыночек, наконец-то, мы уж заждались…
– Раньше не получалось, мама.
Живой, он живой, живой!..
А значит, ничего еще не кончилось.
Радость погасла, и у меня вырвалось:
– Откуда ты здесь взялся?
Он нахмурился:
– Не ждала, значит?
– Я уже не знала, чего ждать.
– Я всё порешал.
– Всё или всех?
Полоснул взглядом.
– Неважно.
– Разве?
– Важно, что вы можете возвращаться домой.
– Ты – можешь. Я под пули больше не пойду.
– Агния, я всё решил. Правда.
– На сколько? На месяц? На год? На две недели? А сколько еще ты так будешь решать, решала? Ладно, меня ты под замок усадил, а Вероника как в школу-то пойдет? С охранниками за партой сидеть будет? Так твой же охранник тебя и сдал, идиот! Я сама слышала! Ты вообще о нас думаешь?