— Странный вопрос? Боже мой, да вы только вспомните о зверствах, которые КГБ чинил в сталинские времена? Да и сегодня — мне не нравятся их методы?
— Забудь ты про этих мудаков из Второго главного управления, — ответил он. — И не надо сравнивать их лавочку с работой в разведслужбе. Они это одно, а мы — совсем другое. Эти выродки будут горбатить тут, внутри страны, со всеми их гнусными стукачами и всеми этими мелкими мошенническими трюками, а ты станешь членом элиты, будешь офицером разведки. Только подумай, Станислав? Ты станешь работать за границей, на территории иностранных государств, добывая разведданные и вербуя агентуру. Это один из самых трудных способов служения нашему народу. К тому же он требует мужества. Это действительно мужская работа. Там тебя могут ранить, арестовать, объявить персоной нон грата — там вечная опасность. Разведчик должен быть сообразительным и стойким. Настоящим мужчиной?
— Против какой страны я буду работать? — спросил я.
— Гарантировать я ничего не могу, — ответил Долудь, — но ты ведь специалист по Японии. Ты знаешь язык и бывал там неоднократно. Вот туда, скорее всего, и поедешь.
Сотни тысяч, а может, и миллионы холуев и сатрапов — кто добровольно, а кто и нет — служат на благо культу КГБ. Но лишь малому числу советских граждан предлагается возможность стать действительным членом этой конгрегации — самого тайного ордена советской языческой религии. Я не мог не оценить все значение того факта, что меня допустили в эту святая святых советского государства.
— Подумай об этом, — сказал Долудь, когда мы прощались. — И через два-три дня зайди ко мне в кабинет — мы обсудим детали.
Мне хотелось верить, что, согласившись с предложением Долудя, я смогу приносить пользу своим соотечественникам, а, кроме того, это избавляло меня от тягомотины службы в Советском комитете солидарности стран Азии и Африки. Я старался тщательно обдумать это предложение, трезво взвесить все „за” и „против”, но едва я принимался размышлять, как в сознания всплывали, словно пузырьки в бокале шампанского, пьянящие мысли: я смогу жить в Японии! И все, что для этого надо сделать, — это сменить работу?
Через два дня я явился в кабинет Долудя и сказал, что принимаю его предложение. Он поздравил меня, а потом вручил несколько анкет, которые мне предстояло заполнить.
Я, вероятно, никогда не узнаю, воспринял ли Долудь мою моральную и духовную опустошенность как нечто, делающее меня уязвимым, или как всего лишь следствие моей амбициозности. На самом деле, это не имеет значения. Но что имеет значение, так это то, что едва он завел тот разговор, я уже понял, куда он клонит, — и ответ мой уже был предопределен, сознавал я это или нет. Так или иначе я заглотил наживку.
Глава четвертая
ИГРА ПО ПРАВИЛАМ
МОСКВА, 1971-1975
Прошло почти восемь месяцев прежде чем мне наконец велено было явиться на заседание специальной коллегии Первого главного управления, рассматривавшей вопрос о моем приеме в КГБ. Вопросы, которые задавали мне члены коллегии, оказались поразительно заурядными: о советской внешней политике и о марксизме-ленинизме. Я сообразил, почему эти вопросы столь элементарны: находившиеся в их распоряжении сведения обо мне были столь исчерпывающими, что они уже знали меня вдоль и поперек. Так что вызвали они меня лишь для того, чтобы убедиться в правильности своих выводов, а заодно составить обо мне личное впечатление. По окончании заседания я стал офицером КГБ.