Против течения. Десять лет в КГБ

Я вышел на улицу и увидел поджидавшего меня на углу Эдо. Меня все не оставляло чувство, что за мной следят, а потому я направился в противоположную от Эдо сторону, прибегая к различным ухищрениям, чтобы выявить филеров. Где-то минут через пятнадцать я понял, что молодой человек, идущий передо мной и все время вроде бы не знающий, в какую сторону ему направиться, на самом деле выполняет труднейшую часть работы группы наружного наблюдения: не следовать за объектом слежки, а идти перед ним. Чтобы убедиться, что он идет в верном направлении, ему приходилось то и дело застревать в дверях магазинов, чтобы посмотреть, куда я направляюсь. Еще минут через десять я убедился, что за мной следуют еще три или четыре филера. Хотя я и не доверял Эдо, нельзя было, чтобы они засекли его. Если это он навел на меня полицию, он, несомненно, еще раз попытается заманить меня в ловушку, а если это не из-за него, я обязан был позаботиться о его безопасности.

Из телефонной будки я позвонил жене, прежде убедившись, что мои филеры слышат меня.

— Куда ты к черту запропастилась? — закричал я. — Ты что, забыла, что мы договорились встретиться здесь и пообедать вместе?

— Боже мой, Стас, ты в опасности?

— Нет, конечно, я не буду ждать. Тебе, чтобы добраться сюда, понадобится часа полтора, а ты, я уверен, еще и не одета. — Выждав, словно бы слушая, что мне говорит жена в ответ, я добавил: — Нет, ты уж поужинай тогда без меня. А я найду тут чего-нибудь перекусить.

— Тебе нужна помощь? — в тревоге спросила она.

— Да нет. Хотя я расстроен, конечно. Ну, да ладно, сходим в ресторан в другой раз.

Повесив трубку, я направился в ближайший ресторан, заказал ужин и сел за столик у окна, чтобы видеть улицу. На той стороне, возле остановки автобуса, я заметил подозрительного человека. Вот появился автобус, несколько человек вошли в него, и он отъехал. Тот человек остался на остановке. Подошел другой автобус — он и его пропустил. Значит, это был еще один член группы наружного наблюдения. Я был блокирован буквально со всех сторон. Все, что я мог сделать, это вести себя естественно, завершить свой ужин и отправиться домой.

В рапорте об этом инциденте я высказал убеждение, что Эдо — двойной агент, и дальнейшие контакты с ним опасны для меня. Отметив, что он вообще, по моему мнению, ненадежен, я в то же время указал, что, в лучшем случае, он может снизить эффективность моей работы, а в худшем — „сжечь” мое журналистское прикрытие. Я предложил, дабы убедиться в обоснованности моих подозрений, подвергнуть его проверке или вообще отказаться от его услуг.

Я еще дважды встречался с ним и наконец полностью убедился в том, что он двойной агент. Он стал слишком алчным, слишком одержимым желанием разбогатеть. С одобрения резидентуры я, в конце концов, дал ему знать, что мы в его услугах более не нуждаемся.

С чувством подлинного удовлетворения пришел я на очередную встречу с ним, которая, я знал, была последней. Когда он обнаружил, что в этот раз я не намерен вручать ему обычный желтый конверт с деньгами, лицо его стало пунцовым. Я было подумал, что с ним удар.

— Ты — сволочь? — закричал он. — Ты должен заплатить мне, или я устрою скандал?

— Давай, — сказал я. — Иди на улицу, позови полицейского и скажи ему, что ты — советский агент. Ну, делай! Посмотрим, кому будет хуже — тебе или мне.

Я вышел из ресторана и принялся ловить такси. Эдо догнал меня, уцепился за мой рукав и завопил на всю улицу:

— Ты — вор и мошенник? Скупердяй? Подлец!

Я впихнул его в первое попавшееся такси и, захлопнув дверцу, сказал:

— Говорю тебе по-хорошему: не попадайся мне на глаза.

Примерно через два месяца после того, рано утром меня разбудил телефонный звонок. Это был Эдо, абсолютно пьяный. Он начал было что-то объяснять мне, совершенно бессвязно, но я повесил трубку. С тех пор он не объявлялся.

Все же меня отчасти беспокоила мысль, что он может как-то навредить мне. В течение нескольких месяцев я принимал усиленные меры предосторожности, чтобы избежать слежки, когда отправлялся на встречи со своими агентами. Однако я не заметил усиления активности японской службы наружного наблюдения — за мной время от времени следили, но не чаще и не интенсивнее, чем обычно.

Поскольку работа моя была секретной, я пользовался различными хитроумными приспособлениями, такими как радио, магнитофоны, портфели, чье содержимое уничтожается, если их открывают непосвященные люди, и разными видами фотокамер. Все, что я делал, должно было выглядеть нормальным, естественным — на случай, если за мной велась слежка. Во время встречи с агентами я должен был быть абсолютно уверен, что за мной нет хвоста. Так что я был вынужден пользоваться атрибутами игры „рыцарей плаща и шпаги”.