Против зерна: глубинная история древнейших государств

В широком смысле слова варвары занимали уникальную позицию и потому воспользовались преимуществами (часто занимались и прямыми поборами) взрывного роста торговли. Благодаря мобильности и рассеянию по нескольким экологическим зонам они фактически стали соединительной тканью для оседлых государств, живших за счет интенсивного земледелия. По мере роста масштабов торговли мобильные безгосударственные народы смогли установить контроль над артериями и капиллярами торговой сети и собирать на этом основании дань. Кроме того, их мобильность имела решающее значение для морской торговли в Средиземноморье. Как утверждает один археолог, кочевники моря, по всей вероятности, были моряками, которые предлагали услуги «официальной торговли» и нанимались на службу аграрных царств. По мере развития торговли и расширения ее возможностей они становились все более независимой силой, способной навязывать себя посредством создания прибрежных государств, набегов, торговли и сбора дани, т. е. действуя по аналогии со своими сухопутными двойниками[254].

Темные близнецы

Государственные и безгосударственные народы, земледельцы и собиратели, «варвары» и «цивилизованные народы» – это реальные и семиотические близнецы. Каждый член пары порождал своего партнера. Невзирая на многочисленные исторические свидетельства обратного, идентифицирующие себя как более «развитого» члена пары (земледельцы, государственные и «цивилизованные» народы) считают свою идентичность неотъемлемой, постоянной и превосходящей любую другую. Наиболее тенденциозная из перечисленных пар (цивилизация-варвары) – результат рождения близнецов. Наиболее четко это выразил Латтимор в понятии «темных близнецов»:

Не только водораздел между цивилизацией и варварством, но и сами варварские сообщества были порождены развитием и географическим расширением великих древних цивилизаций. Уместно говорить о варварах как „примитивных“ только применительно к тем отдаленным временам, когда не существовало цивилизации и предки цивилизованных народов тоже были примитивными. С того момента как цивилизация начала развиваться <…>, она поглощала одни народы с их территориями и вытесняла другие, следствием чего для вторых стало то <…> что они меняли свои экономические практики и экспериментировали с новыми типами специализации, а также развивали новые формы социальной сплоченности и политической организации наряду с новыми способами борьбы. Сама цивилизация породила собственную варварскую чуму[255].

Хотя Латтимор игнорирует миллионы безгосударственных собирателей на суше и на море и подсечно-огневых земледельцев, которые не были скотоводами, он правильно уловил параллельность эволюции кочевых народов и государств. Кочевники, особенно те, что перемещались верхом и, как «чума», налетали на городские центры, – это сильнейшие соперники государств в борьбе за контроль аграрного прибавочного продукта[256]. Охотники-собиратели и подсечно-огневые земледельцы по мелочи обкрадывали государство, но политически организованные огромные конфедерации конных скотоводов создавались для того, чтобы извлекать богатства из оседлых государств – по сути, они представляли собой «государства в режиме ожидания», или, по выражению Барфилда, «теневые империи»[257]. Самые поразительные случаи, как странствующее государство, основанное Чингисханом и ставшее крупнейшей в мировой истории империей сопредельных земель, и «империю команчей» в Новом Свете, видимо, следует считать «государствами всадников»[258].