Противоядия

Желание славы — возможно, не только пустое желание блистать, которое столь сурово осуждал св. Августин, это, возможно, не тщеславие, не нечто, несущее на себе печать печали по умирающим, для которых пишешь, как говорил Анри де Монтерлан, эго скорее благородное или понятное, достойное желание жить среди других, с другими: общение и общность, участие. Поскольку умирающие, которые придут после нас иначе говоря, потомки,—это души, призываемые в Вечность, как я и каждый. И живущие одновременно с вами также призываемы, и среди них будут избранные. Итак, если обращаешься одновременно к Иисусу и к людям, если, как я говорил ранее, «подмигиваешь» публике—это не только от самомнения, но и из необходимости быть понятым, подтвержденным, поддержанным себе подобными.

И вот что я мог ответить самому себе (на вопрос, заданный себе пятьдесят не то шестьдесят лет назад), а также тем, у кого были такие же сомнения, какие выражал некогда и я, еще вчера, о ценности писания, об абсолютной метафизической ценности писания.

За писательским тщеславием всегда скрывается настойчивое свидетельство о чем-то более глубоком.

Даже чисто «формалистские» произведения, чисто «литературные» или «эстетические», являются свидетелями структуры нашего духа, универсальной формы (Формы, или Идеи, или Сущности).

В этом смысле они важнее, чем «реалистические» произведения, рассказывающие нам о незначительных фактах или исторических случаях или отражающие идеологию, обреченную на устаревание.

Реализм часто рассказывает нам о человеческих драмах (если можно так сказать, «о драмах человеческой комедии»), которые могут сравниться с тем, что раскрывает человеческий дух, но не могут их превзойти.

С другой стороны, эстетика и реализм не обязательно противостоят друг другу. Они также и дополняют друг друга.

Удачно сказанное помогает тому, что сказано; удачно сказанное усиливает то, что сказано.

Ничто не достигает лучше наших глубин, чем сильное выражение. Мощь выражения—искусство. Для того чтобы Выражение было сильным, ему необходимо «временное» бессмертие в нашей истории. Выражение-это действительно прекрасно; то, что мы понимаем под прекрасным, часто является академизмом. Начиная с Кроче, «прекрасное» заменяется на экспрессивное. Что более адекватно. Нет прекрасного, есть «выражение».

Я наткнулся на строчки, написанные десять дней назад. Десять дней! Это было час назад! Время, замедлившее бег после несчастного случая со мной, теперь трогается снова на полной скорости.

8 сент. 86

Это правда, я ее часто утомляю, бедную малышку. Боже мой, как дорого приходится платить за долгожительство, за жизнь свыше нормальных человеческих возможностей. Будто ты наказан: нервозность, утомление, страх, боли, ревматизм, плохая циркуляция; по утрам — в течение по крайней мере часа с лишним—я не могу ходить, боли в пояснице, хромота, чувствуешь себя побежденным или разбитым, разбитым жизнью. Когда вы молоды, вам желают жить до старости; увы, они не знают, чего желают. Я не могу ходить, выйти, пока бедная Родика не наденет на меня корсет. Но если я хожу подолгу, если я подолгу стою или сижу, у меня затекают ноги. Я забываю обо всем этом и о другом, когда читаю, когда смотрю кино, иногда когда я пишу, но не об этих вещах, а о других.

Родика говорит мне, что она занята мной и беспокоится только обо мне: мои письма, мои налоги, секретарша, ремонт квартиры, ремонт в нашем загородном доме; ее беспокоит то, что я пишу, то, что я печатаю; питание; она должна как следует заботиться о моей персоне, в то время как сама страдает от ревматизма, от недомогания.

Она склонна больше не разделять со мной жизнь и наши путешествия. Но она знает, что я не могу без нее жить, что я не могу без нее обойтись, что она мне совершенно необходима- в быту и духовно (даже ночью я сплю в ее постели, ибо ее такое близкое присутствие, ее тепло, ее дыхание успокаивают мои страхи).

Именно поэтому она меня не покидает, она меня не покинет. Что станется со мною без нее? Она полна самоотречения. Она будет со мной до конца. Я считаю это обещанием — она будет со мной до конца. Облегчение: она не умрет раньше меня.

Я думаю, такова ее миссия, ее тяжелая миссия. Быть со мной до конца. Я помню, и я об этом писал в «Обрывках дневника», что она таинственным образом приняла эту миссию от моей матери и не нарушила ее. Да, в этот день моя мать вручила меня ей; моя мать, Королева, доверила меня Принцессе. Это больше чем брак, больше чем любовь, сильнее брака и любви,

это — таинственное обещание, духовное и религиозное, которое она держала, которое она держит.

Нет, я не умру после нее. Я себе это говорю, это мне приносит эгоистическое утешение. Она меня подождет.