Противоядия

Не с ночью во мне. Чтобы достичь Его, нужно пересечь не ночь, которая меня окружает. Нет: это мелочное, сражение с моими желаниями, не желающими сдаваться, отойти, рассеяться.

Но как долог путь, чтобы достичь Его; какие преграды нужно сломать, чтобы достичь этого Солнца, которое я предчувствую в другой Жизни, настоящей Жизни, Истинный Свет в конце туннеля: так я мечтал об этой далекой ночи. (До того как узнал, что это классическая, образцовая мечта.)

Бессмертие- вот чего мы хотим. Пережить. Иллюзия.

Но нужно любить Бога до такой степени, чтобы желать раствориться в Нем.

Тогда это не будет бессмертием, это будет Вечностью.

Чтобы постичь Бога, нужно жить аскетической, аскетической жизнью.

Или же неожиданное—для меня в этот миг,— неожиданное, мгновенное превращение всего нашего Существа. Так тоже возможно.

Вечность. Не Бессмертие. Бессмертия недостаточно.

Истинная жизнь. Абсолют, воссоединяющийся с жизнью, лишь поставив ее выше всякого движения.

Мне недостает духовного интеллекта, чтобы понять это.

Бессильный достичь истинной Жизни, я падаю в пропасть и присоединяюсь к прочим падшим, чтобы вести вместе с ними несовершенную жизнь. Однако и эту будничную жизнь хотелось бы осветить светом свыше, светом высшей жизни; так порой и происходит, и даже эта жизнь отражает Сияние свыше.

Мы обретаемся в пещерах Творения, в пещерах бренного мира...

И я в невежестве своем вопрошаю их, молю их о том, о чем не смею, не умею взмолиться к Богу: не о Славе—просто о мелкой славе; о литературном пантеоне вместо Пантеона Богов (Боги, писал, кажется, Плотин,—это проявление неисчислимой силы Господней).

Спасутся очень немногие люди, очень немногие души. Об этом сказано в евангелиях; об этом толкует святой Фома Аквинский.

Вот уже несколько вечеров я засыпаю в неизменной тревоге: спасусь ли я, спасемся ли мы? И почему?

Я не ведаю Божьей любви. Многие призваны, но избраны немногие.

Стремиться оказаться среди них? Ревность, подобная той, которой я мучился в школе, завидуя первым ученикам класса.

Так что же взамен? Скромность. Собственный неброский труд. Пусть в литературе, пусть в живописи. Бог не пройдет мимо, я почти уверен в этом, но его вознаграждение будет несравнимо выше мирской славы творца. Так будем же творить свое дело, скромно, совсем скромно, пусть даже не ведомые божественным светом, не возносясь над образами, а замыкаясь на них, бредя в потемках, в которых нам дано разглядеть свет, отражающий, пусть немного, тот самый свет...

* * *

Она столько делает для меня, она ухаживает за мной с таким старанием, какого можно было бы ожидать только от настоящей сиделки; а ведь ей должно наскучить общество старика...

Сколько бы я ни изливал на нее тепла, привязанности, любви, мне не удается рассеять ее печаль, победить ее нервность, скрашиваемую лаской.

Когда мы поженились, я не был стариком—мы не знали тогда, что будем стареть.

* * *

Усталость совершенно бесплодна. Находясь в плену усталости, человек не может выходить на Духовную Битву.

Усталый не может рисовать. Писать. Ходить. Сидеть на месте. Усталый не может даже отдохнуть,

* * *

Говорить с Богом поверх людских голов. Нет. Говорить с Богом, оставаясь среди людей. Вместе с людьми. Бог расслышит мой шепот.

Хаос голосов, шум, издаваемый людьми, поглощенными своей борьбой и даже не помышляющими о том, чтобы искать Бога, а то и воображающими себя неподвластными ему, как будто о нем вовсе нет речи,— возможно (возможно?), весь этот гул звучит в ушах Бога обращенной к Нему молитвой, хоть мы и не ведаем, что возносим ее к Нему? Быть может, Он слышит и приемлет весь этот человеческий гул как сущую музыку...

* * *

Увы, все издаваемые нами звуки для Него — глубокая тишина. Наши речи тонут в безмолвии.

* * *

Нечаянная радость. Вопреки убийствам, войнам, террористам, бомбам, закладываемым в квартале, Войне, землетрясениям, опустошающим мою Румынию,— все же хоть чуть-чуть, несмотря на страх, что кончатся деньги, несмотря на нервы Р., ее ревматизм, несмотря на всю гнусность моего существования и муки тщеславия, помнить, знать, что Господь думает обо мне; несмотря на все это — сентябрьское солнце, в ко-тором— а вдруг?—улыбка Господа. В кои-то веки я разглядел улыбку Будды.

Физические страдания.

У меня вышла симпатичная гуашь. Когда получается прекрасное, Бог порой удостаивает вас улыбкой.

* * *

Все, все это—не более чем книжные опусы, вздор. Я остаюсь сбоку. Я не знаю, о чем говорю. Я произношу пустые слова.

Чтобы постигнуть загадку, требуется живой опыт. Мне требуется живой опыт; это тоже всего лишь слово.

Кажется, Бергсон, а заодно с ним и Жан Баруцци считали, что мистический опыт доступен пониманию, что его можно передавать. Я же в этом сильно сомневаюсь.

Ведь не испытав, никогда не поймешь.

Но я все же знаю или догадываюсь, что это существует.

Однако понять Духовное можно лишь при помощи совсем другого, непостижимого средства связи.

* * *