Противостояние

Дослушав её повествование до конца, я ответила:

– Ты ждешь дитятко, что я пошлю тебя в монастырь? А кто же будет исправлять содеянное?

– Это как?

– Ты ведь очень долгое время вела себя недостойно. Не разбиралась, кто прав, а кто виноват. Била. Калечила людей. И обычно самая большая порция твоей злости доставалась слабым и невинным. Сама ведь знаешь, как много людей в тюрьмах ни за что сидят. Вернись на работу и потрудись ещё хотя бы год. Поддержи хоть одну гибнущую душу. Покайся в ранее содеянном.

– Я исповедовалась и причастилась.

– Молодец. Но нужно обязательно искренне покаяться в душе. Читай православную литературу, духовно совершенствуйся, чтобы по приходу в монастырь ты была сестрам не в тягость, чтобы твоё смирение, послушание и кротость радовали игуменью. Я так поняла, что ты ушла с работы ещё и по другой причине. Это связано с Софьей?

– Да. С первой нашей с ней встречи прошло пять лет. Я очень привязалась к этой девочке. А уж как её в зоне все полюбили, словами не передать. Были аферистки, которые старались прикинуться добренькими и раскаявшимися, но она их раскусывает очень легко. Она видит их фальшь и только горько улыбается, приговаривая:

– Горе вам, гибнущие души.

– За все время её приездов к нам, в зоне появилась теплица, птичий двор, даже есть два павлина. Мы завели коз, чтобы было чем кормить первое время детей, родившихся на зоне. У нас появился хор, исполняющий церковные песни. Нашу тюрьму ставят в пример другим заведениям такого типа. Сначала всё было нормально, пока я не почувствовала, что Софья любит меня так же одинаково, как и всех остальных зэчек. Это меня задело, и я начала ей грубить и обижать её. Но она мне ни разу не ответила. И откуда у неё столько любви ко всем? Понаблюдав за ней поближе, я поняла, что есть у этой бедолаги человек, которого она любит больше всех на свете.

– Игуменья?

– Да. Вы угадали.

– Это не трудно понять. Ведь она заменила ей мать и сделала всё возможное, чтобы спасти ребенка. Даже подобранный на улице кутенок будет любить того, кто его подобрал, больше всего на свете до конца своих дней. А здесь речь идет о маленькой девочке, которая в четыре года потеряла разом и родителей и своё здоровье.

– Я все понимаю, но в душе появилась какая-то ревность.

– Любовь не должна быть эгоистичной. Твоя любовь не должна быть в тягость. Радуйся, что твое сердце растаяло, что ты не бездушная. Ты любишь её, как родное дитя, в тебе проснулся материнский инстинкт, а она любит тебя, как родную сестру.

– Спасибо. Я много поняла. Раз уж пошла такая свадьба. Я вам хочу рассказать ещё об одном необдуманном поступке. Не знаю, что теперь и делать…

– Рассказывай.

– Я у Софьи украла одну тетрадку. Ну, как украла. Она мне дала её почитать и что понравится переписать. Она эту тетрадь даже зэчкам давала, чтобы те почитали и выписали себе молитвы. Всё приговаривала: «Чем больше людей прочтут, тем лучше. Больше людей спасется. И мне благодать.» А я тетрадь взяла, да и сюда уехала.

– Она с тобой?

– Да. Вот, посмотрите.

Видно, что переписывалась от руки и не раз, потому что листы желтые и потрепанные, а внутри между листочками еще и кусочки каких-то бумаг, тоже все исписанные.

Перекрестившись, я взяла тетрадь в руки. Сразу стало понятно, что писалось это если не святым, то уж точно очень верующим человеком, живущим по заповедям Божьим.

– Откуда она взялась у Софьи?

– Да там длинная очень история.

– Я так думаю нам с тобой особенно торопиться некуда?

– В общем-то, да. Если вам интересно, я вам расскажу.

Я утвердительно кивнула головой, и рассказчица начала свое новое повествование.

– Игуменья рассказывала, что её родные тоже сидели в тюрьме. Отец был священником в небольшом городке. У него было четыре взрослых сына, когда грянула война их забрали всех сразу. В пустом доме матушка осталась одна, тогда был ещё какой-то трудовой фронт. Когда на работу гнали всех, и старых, и малых, и больных. Матушка работала на фабрике, где шили одежду для военных. Нормы выработки были настолько велики, что простому смертному это было не под силу, а у неё всегда всё получалось. Несмотря на подшучивания окружающих, она, прежде чем приступить к работе, всегда молилась, крестила свои рабочие принадлежности и всю смену трудилась не разгибая спины. «Вот это попадья. Вот это пашет – говорили одни. – Ей полезно. Они труда тяжелого не знают – пусть теперь повкалывает как мы.» А матушка работала и молилась. Бывало слезы только капали на шитье.

– Это же сколько жизней Господь сохранил посредством намоленных форм. – Вырвалось у меня.

Поп пришел с войны в начале 1942 года. Весь израненный, но главное, что живой. Дома его ждали измученная матушка, четыре похоронки и разрушенный храм, который превратили в техническую станцию. В церкви стояла гарь от работающих двигателей. Везде были поломанные трактора, разобранные моторы и несколько немецких станков, кроме того, везде накуренно и слышен отборный мат работяг. Панихиду о сыновьях и других убиенных справлять было негде. Люди начали приходить к батюшке домой:

– Помолитесь, пропал без вести.