Противостояние [= Армагеддон]. Книга первая

Стью завернул за угол и увидел открытую дверь. На дворе стояла темная безлунная ночь. Стью шагнул за порог, переступив через загораживающий выход труп мужчины в джинсах и форменной куртке. Внезапно перед ним возник какой-то человек, темнокожий, с ярко-красными глазами. В них чувствовалось полное бездушие, сдобренное чувством юмора. Будто перед Стью был не человек, а призрак.

Темнокожий человек вытянул вперед руки, и Стью увидел, что они по локоть обагрены кровью.

— Небеса и земля, — раздался свистящий шепот темнокожего. — Вот то, что осталось от неба и земли.

И тут Стью проснулся.

В коридоре постанывал, взлаивал и дергал ногами во сне Коджак. Стью подумал, что даже собака спит. Что ж, ей тоже, вероятно, снятся какие-то кошмары. Не стоит обращать внимания на дурные сны.

И все же он еще очень долго не мог уснуть снова.

35

Первая вспышка эпидемии пошла на убыль, но на смену ему явилась вторая, продолжавшаяся около двух недель. Эта вспышка нанесла наибольший урон сверхразвитым странам, — таким, как Штаты. В остальных регионах типа Перу или Сенегал ее последствия были менее значительными. Эта новая волна забрала жизни 16 % уцелевших в соединенных Штатах, в Перу же — не более 3 %. Она не получила никакого определенного названия, потому что не имела постоянных симптомов. Социологи вроде Глена Бейтмана могли бы назвать ее «естественной смертью». С позиций дарвинизма, это было последней каплей — наиболее неприятной из всех возможных.

Сэму Тауберу было пять с половиной лет. 24 июня его мать скончалась в больнице Марфрисборо, штат Джорджия. 25 июня умерли его отец и двухлетняя сестренка Эприл. 27 июня за ними последовал старший брат Майк, оставляя Сэма одного-одинешенька.

Со смертью матери Сэм пребывал в шоке. Он бесцельно бродил по улицам Морфрисборо, сто-то ел, когда бывал голоден, иногда плакал. Через некоторое время он перестал плакать, потому что много плакать плохо. Это не помогает вернуть умерших людей. Ночью ему мерещились кошмары, в которых папа, и Эприл, и Майк умирали снова и снова; он видел их искаженные мукой лица и слушал ужасные сдавленные звуки, вырывающиеся из груди.

2 июля, в десять утра, Сэм предавался мечтам на лесной лужайке, усыпанной земляникой, неподалеку от дома Хетти Рейнольдс. Он блуждал между кустиками и задумчиво отправлял в ром пригоршню за пригоршней душистые ягоды. Вокруг жужжали озабоченные пчелы. Внезапно ноги мальчика провалились куда-то в пустоту, и он, пролетев вниз двадцать футов, оказался в поросшей травой волчьей норе. Он умер спустя двадцать часов, как от страха, так и от голода и жажды.

Ирма Файетти жила в Лоди, штат Калифорния. Она была старой девой шестидесяти четырех лет, панически боявшаяся изнасилования. Вся ее жизнь, начиная с 23 июня, стала одним сплошным кошмаром, когда в городе перестали функционировать органы юстиции и полиции. У Ирмы был небольшой домик на окраине; до 1985 года она жила там с матерью, скончавшейся от инфаркта. Когда в городе начались грабежи, и на улицах все чаще звучали выстрелы, а под окнами каждый вечер раздавались вопли подвыпивших мужчин, Ирма заперла все двери на замки и спустилась с погреб. С тех пор она лишь изредка подымалась наверх, стараясь не шуметь, и пополняла истощившиеся запасы едой. Ирма не любила людей. Если бы на земле все, кроме нее, умерли, ее счастье было бы безграничным. Но пока что ей не везло. Только вчера, когда она всерьез начала надеяться, что в Лоди, кроме нее, никого не осталось, она увидела в окно пьяного хиппи, бредущего по улице с бутылкой в руке. Его длинные нечесанные волосы прикрывали плечи. Из оттопыривающегося кармана потрепанных джинсов торчал пистолет. Ирма в страхе спряталась за штору, надеясь, что он ее не заметит, на цыпочках бросилась на чердак и там забаррикадировалась.

Нет, еще не все умерли. Если остался один хиппи, должны быть и другие хиппи. И все они, конечно же, насильники. Все они стремятся изнасиловать ЕЕ. Рано или поздно, они найдут ее и изнасилуют.

Наутро она пошла у чулан и под грудой всякого хлама разыскала старое ружье своего отца. Она не будет больше прятаться, как мышь в норке. Теперь она вооружена. Пусть насильники трепещут!

В полдень она вышла на веранду, села на скамейку и принялась читать газету. Ружье Ирма положила рядом.

В два часа возле дома показался какой-то блондин. Он был так пьян, что едва стоял на ногах. Внезапно он увидел Ирму, и его глаза вспыхнули от радости: наконец-то ему попалась «какая-нибудь киска».

— Эй, детка! — окликнул он Ирму. — Здесь только ты и я!! Сколько… — Внезапно его лицо исказил ужас: он увидел в руках Ирмы ружье.

— Эй, послушай, убери эту штуку… она стреляет? ЭЙ…

Ирма спустила курок. Старое, давно никем неиспользованное ружье взорвалось у нее в руках, мгновенно убив ее.

Не велика потеря.