Он улыбнулся, и по щекам его потекли слезы. Он поднялся по ступенькам, подошел к ней и взял ее за руки. Она подставила ему свою морщинистую щеку, и он нежно поцеловал ее. Грузовик остановился позади него, и все вышли из машины. Мужчина, сидевший за рулем, держал на руках девчушку в красной курточке; на правой ножке у нее была гипсовая повязка, ее ручонки крепко обвивали загорелую шею водителя. Рядом с ним стояла пятидесятилетняя женщина вместе с рыжей девушкой и светловолосым бородатым парнем. С ним что-то не так, подумала Матушка Абагейл, он слабоумный. Последним в ряду стоял еще один мужчина, который ехал в кабине. Он протирал стекла своих очков в стальной оправе.
Ник пристально смотрел на нее, и она кивнула.
— Вы все сделали верно, — сказала она. — Господь привел вас сюда, а Матушка Абагейл сейчас вас накормит. Вы все желанны здесь! — добавила она, повысив голос. — Мы не можем долго оставаться тут, но, прежде чем тронуться в путь, мы отдохнем, вместе преломим хлеб и немного познакомимся друг с другом.
Маленькая девчушка слегка высвободилась из надежно поддерживающих ее рук водителя.
— Ты что, самая старая леди на свете?
— Шшш, Джина! — сказала пятидесятилетняя женщина.
Но Матушка Абагейл лишь уперла руку в бок и засмеялась:
— Может быть, и так, детка. Может быть, и так.
Она велела им расстелить ее красную клетчатую скатерть за яблоней, и две женщины, Оливия и Джун, накрывали на стол, пока мужчины ходили за кукурузой. Початки быстро сварились, а поскольку сливочного масла не было, Абагейл щедро сдобрила кукурузу растительным маслом и солью.
За едой разговаривали мало — в основном раздавался звук жующих челюстей и негромкое одобрительное мычание. Ей было невероятно приятно смотреть, как ее гости вгрызались в еду: эти люди в полной мере оценили ее старания. Это превращало ее поход к Ричардсонам и ее стычку с ласками в нечто большее, чем просто стоящее дело. Не то чтобы они были и в самом деле очень голодны, но когда целый месяц сидишь почти на одних консервах, у тебя возникает ужасный аппетит при виде чего-то свежего и со вкусом приготовленного. Она сама съела три куска курицы, початок кукурузы и маленький кусочек пирога с клубникой и ревенем. Когда со всем этим было покончено, она почувствовала себя набитой под завязку, словно наматрасник.
Когда все наелись и перешли к кофе, водитель — приятный человек с открытым лицом по имени Ральф Брентнер — сказал ей:
— Вот это была отпадная еда, мэм. Я и припомнить не могу, когда что-то так приходилось мне по вкусу. Даже не знаю, как и благодарить вас.
Остальные согласно забормотали. Ник улыбнулся и кивнул.
Девчушка сказала:
— Можно мне посидеть у вас на коленях, бабуля?
— Я думаю, ты слишком тяжелая, родная, — покачала головой женщина постарше, Оливия Уокер.
— Ерунда, — сказала Абагейл, — в тот день, когда я не сумею покачать ребенка у себя на коленях, меня завернут в саван. Иди сюда, Джина.
Ральф принес ее, усадил к Абагейл на колени и сказал:
— Как только станет тяжело, вы скажите мне. — Он пощекотал личико Джины пером своей шляпы.
Она вскинула ручонки и захихикала:
— Не щекочи меня, Ральф! Не смей меня щекотать!
— Не волнуйся, — мягко ответил Ральф. — Я так наелся, что не смогу щекотать тебя долго. — И он вернулся на свое место.
— Что случилось с твоей ногой, Джина? — спросила Абагейл.
— Я сломала ее, когда вывалилась из сарая, — ответила Джина. — Дик вправил ее. Ральф говорит, Дик спас мне жизнь. — Она послала воздушный поцелуй мужчине в очках, тот слегка покраснел, кашлянул и улыбнулся.
Ник, Том Каллен и Ральф наткнулись на Дика Эллиса на полпути через Канзас — тот шел по обочине шоссе с рюкзаком за спиной и дорожным посохом в руке. Он был ветеринаром. На следующий день, проезжая через маленький городок Линдсборг, они остановились перекусить и услыхали слабые стоны, раздававшиеся с южной стороны города. Если бы ветер дул в другую сторону, они никогда бы не смогли услышать их.
— Милость Господня, — довольно сказала Абагейл, гладя девчушку по головке.
Джина три недели оставалась одна. За день или за два до этого она играла на чердаке сарая своего дяди, когда под ней провалились сгнившие доски и она, пролетев сорок футов вниз, приземлилась на нижний сеновал. Там было сено, и оно смягчило удар, но она скатилась с него и сломала себе ногу. Дик Эллис поначалу не питал особых надежд. Он сделал ей местный наркоз, чтобы вправить кость; она так исхудала и ее общее физическое состояние было столь жалким, что он побоялся, как бы общий наркоз не убил ее (почти весь этот рассказ звучал, пока Джина Маккоун беззаботно играла с пуговицами на платье Матушки Абагейл).
Джина пошла на поправку так быстро, что поразила их всех. Она мгновенно привязалась к Ральфу и его веселой шляпе. Тихим и робким голосом Эллис сказал, что, по его мнению, девочка главным образом могла погибнуть от убийственного одиночества.
— Конечно, а как же еще, — сказала Абагейл. — Если бы вы не нашли ее, она бы просто истаяла.
Джина зевнула. Глаза у нее стали большими и сонными.
— Теперь я ее возьму, — сказала Оливия Уокер.