Ви́дение всемирного еврейского заговора не стало бы предметом широкой идеологической эксплуатации, если бы не два фактора, отличные один от другого, но неразрывные, ибо находятся в непрерывном взаимодействии. Это, во-первых, антисионистские реакции[627]
– до и особенно после создания Государства Израиль, – и это, во-вторых, взрывное появление вопроса о меньшинствах на Ближнем Востоке. Названные факторы способствовали принятию и инструментализации конспирационистского мифа еврохристианского происхождения. Сионистский проект и начало его политической и территориальной реализации, обусловив возникновение вопроса о Палестине и породив, таким образом, конфликт между евреями и арабами, привели к появлению в арабском мире внутреннего и, так сказать, функционального «антисемитизма». Бернард Льюис четко ставит проблему:Столкнув два народа, которые претендовали на одну и ту же территорию, этот конфликт первоначально был чисто политическим, не расовым. Но, учитывая фундаментально еврейский характер сионистского движения, а затем Израиля, с одной стороны, и наличие еврейских сообществ в арабских странах, с другой стороны, было велико искушение использовать стереотипы, образы и лозунги, которые антисемитизм уже хорошо обкатал. Естественно, не ощущалось нехватки экспертов, желавших предложить свои услуги[628]
.По оценке Б. Льюиса, самым важным в ряде отношений фактором стало «общее ухудшение положения меньшинств, одновременно этнических и религиозных, на Ближнем Востоке»[629]
, которое привело к трагическим последствиям: к исчезновению традиционной терпимости и к преследованиям некоторых меньшинств. Среди преследуемых меньшинств, предназначенных для этой роли стереотипами жертвы[630], евреи будут и навсегда останутся, если можно так сказать, привилегированными группами, прежде всего по причине их большей уязвимости (в противоположность христианским меньшинствам они не могли просить защиты у зарубежных национальных государств), а затем потому, что, став «сионистами», евреи превратились также в националистов и, следовательно, нарушили границы, которые определял им их традиционный статус dhimmi, подданного-немусульманина мусульманского государства. Здесь следует напомнить, что «отношения между мусульманским государством и подчиненными ему немусульманскими собществами, которым оно предоставляло терпимость и покровительство, регулировались договором dhimma; лица, пользующиеся этим договором, становились ahl al-dhimma (людьми dhimma) или, проще, dhimmi. В соответствии с положениями указанного документа этим сообществам придавался определенный статус, в обмен на который они должны были признавать бесспорное первенство ислама и верховенство мусульман»[631].Поскольку термину «терпимость» свойственна неясность, даже двусмысленность, необходимо его краткое семантическое разъяснение, которое мы заимствуем у Б. Льюиса:
Если терпимость означает отсутствие дискриминации, то ислам никогда не являлся толерантным и не претендовал на толерантность, но, напротив, всегда подчеркивал особое превосходство истинно верующего как в этом мире, так и в будущем мире[632]
.К этому классическому источнику недоразумений, вытекающих из самого понятия терпимости (здесь: покровительство, которое власть имущие оказывают подвластным им при определенных условиях), следует добавить великую войну Крестовых походов, а позднее – европейское контрнаступление на турок, вызвавшие ужесточение мусульманских позиций, направленное прежде всего против христиан, но также в меньшей мере и против евреев[633]
. Именно теперь из-за своей особой уязвимости евреи все больше и больше подвергаются дискриминации, практика которой сопровождается преследованиями и повседневными унижениями; модель «козла искупительной жертвы отпущения» позволяет в этом определенном случае предоставлять достаточное объяснение. Чем яснее подтверждался упадок мощи и культурного влияния мусульманского мира, тем больше снисходительная терпимость, эта роскошь сильных мира сего, исчезала, ее заменяла охота на «козлов отпущения»[634], отбираемых в соответствии с их видимой слабостью.