Протоколы сионских мудрецов. Фальшивка и ее использование

Только помещая антисионистские реакции в подобные предсуществовавшие политико-культурные рамки, можно объяснить, почему эти реакции (даже до создания Государства Израиль) пошли по пути восхождения к крайностям. Задача теперь заключается в том, чтобы набросать объяснение исторически наблюдаемого феномена, а именно: растущей радикализации юдофобских установок в арабо-мусульманском мире. Принцип объяснительной гипотезы психополитического порядка заключается в следующем: появление еврея-«сиониста», мыслящего себя как члена народа, желающего создать собственное государство, движимого националистической идеологией, которая сама заимствована у современной Европы (идеал освобождения, порожденный Просвещением, и обращение к принципу национальностей, предполагающему независимое существование «еврейского народа» в национальных рамках), а сверх того – победителя в войнах (с 1947–1948 гг. – регулярно) своих бывших покровителей и «толерантных» господ – все это могло лишь вызывать сильное чувство рассентимента, горечи у последних. Осуществление сионистского проекта, который долгое время рассматривался как утопический (большинством самих евреев Европы до Второй мировой войны), позволило евреям Востока выйти из состояния находящихся под покровительством/унижаемых, утвердить свою независимость, но порождало у их бывших господ чувство оскорбления. Арабов-мусульман, господствующую группу, глубоко поразил сам факт того, что это «защищаемое» меньшинство не «смогло», не захотело оставаться на своем правильном месте, под их снисходительным, наполовину презрительным, наполовину терпящим взглядом. Льюис хорошо показал, что твердым ядром новой антиеврейской страсти арабов являлась смесь завистливой ненависти и злобного чувства бессилия, которая характеризует рессентимент, это новое переживание прежнего чувства, как его понимали Ницше и Шелер[635]:

Только в эти последние годы [писал Б. Льюис в 1971 г.] арабы начали говорить о своих противниках как о «сионистах». Ранее врагом являлся al-Yahùd, еврей […]. Но это отношение не имеет расового характера, не походит на христианский антисемитизм. Оно не опирается ни на какую теологию виновности, ни на какое осуждение в Писании, ни на какую презумпцию различия и расовой неполноценности. Это скорее гнев господствующей группы, обращенный на меньшинство, которое когда-то терпели и которое явно не смогло остаться на своем месте в приемлемом порядке вещей. Еврей – на Востоке еще больше, чем на Западе, – изменил своему стереотипу. Важный фактор в реакции арабов, это, конечно, чувство отвращения и возмущения при виде еврея – привычного, терпимого и презираемого, – возникающего в этой новой и странной роли солдата, администратора и управителя[636].

Неожиданное превращение трусливого и презираемого еврея (он, как предполагалось, по своей природе покорен и подчинен) в грозного Сиониста-победителя – вот что образовало недопустимый разрыв с традицией, немедленно уловленный изготовителями мифологии (отсюда – заглавная буква, которая даруется слову «Сионист», воображаемому типу и субъекту, наделенному отрицательными признаками). Естественно, что отталкивающий миф о Сионисте питается негодованием, вызванным «похищением Земли арабов». Эта конверсия Еврея в Сиониста была воспринята в арабском мире как провокация и как скандал. Она, так сказать, наглядно показывала состояние беспорядка, охватившего и социополитическую, и религиозную сферу. Ибо прямо была поставлена под вопрос установившаяся очевидность: «нормальную» иерархию, организующую отношения между арабами-мусульманами и евреями, потрясло внезапное вторжение нового типа еврея, не отвечавшего обращению к его приемлемому концепту. Именно такая реакция негодующего изумления перед лицом израильского «беспорядка» проявилась в речи президента Анвара-Садата, произнесенной в Каире 25 апреля 1972 г. по случаю годовщины дня рождения Пророка: