Протопоп Аввакум и начало Раскола

Произошло это в 1677 году. После того как вся надежда на возврат на Русь была потеряна, оба противника взялись, каждый со своей стороны, за работу для тех, кто был на свободе, равно как и для потомства. Федор с помощью черновиков, которые у него остались, почти совершенно восстановил свой труд, добавив туда рассказ о последних событиях, придав всему сочинению форму длинного послания «к сыну Максиму и прочим сродникам и братьям по вере». Когда острота чувства гнева прошла, он вспомнил об их общем враге – никонианах– и добавил к своему письму вторую часть о разных прежних предметах спора: в частности, о необходимости именовать «истинным» Святого Духа в Символе веры. Здесь он добавлял тринадцать новых доказательств, извлеченных им из древних рукописей, о которых он лично справился. Далее, он говорил о крестном знамении, об аллилуие, наконец, о близком пришествии антихриста. Это была старая, общая доктрина старообрядцев, ничем не отличавшаяся от доктрины Аввакума, но часто основанная на оригинальной аргументации, изобилующая разного рода новыми размышлениями. Федор написал бы еще больше, но у него не хватило бумаги. Позднее он смог ее раздобыть и снова принялся за работу: теперь он напоминал о начале раскола, о несправедливости Никона и соборов, подчеркивал роль Павла, Илариона и Иоакима, все это он делал с тем, чтобы доказать, и не раз, что клятва, наложенная ими на старообрядцев, обратилась против них же самих. Он сближал теперешних исповедников веры с исповедниками первоначальной церкви, излагал свой взгляд относительно необходимости страдать вплоть до мученичества; все это он излагал легким языком, ясно, со знанием церковной истории, с находчивостью, даже энергично, но никогда не доходя до заразительной страстности Аввакума. Он доводил до своих читателей сведения о происшествиях и личностях этих последних лет, рассказывал массу подробностей, которые могли быть им не менее интересны, чем нам теперь. Наконец, он брался за традиционную тему, восходящую еще к Лактанцию, именно: за мысль о жалкой смерти преследователей: Питирима, Иоасафа, Лаврентия Казанского, Илариона, попа Иоанна Фоковича, Арсения Грека, Павла Крутицкого; последний, принесенный злыми духами мертвым к ногам дьякона, испрашивал у него прощения; наконец, фигурировал и сам царь. Алексей Михайлович во время своей агонии, к великому ужасу присутствующих, взывал к соловецким мученикам, но они, вместо того чтобы помочь ему, все время приходили и растирали «вся кости моя и составы тела моего пилами намелко». Он отпра вил гонца, чтобы снять осаду с Соловков, но тот встретился с гонцом, возвещавшим победу Мещеринова, и тело царя неожиданно покрылось пятнами разложения[1828].

В то время как Федор писал свое разумное, дельное, но не столь приподнятое по тону защитительное сочинение, терявшее свою остроту ввиду рассмотрения других тем, более общего характера, Аввакум писал также, но писал он в совершенно ином тоне. Он не терял времени на жалобы и апологии: он пламенно изливал свое негодование и свое презрение, издевался, ругался, указывая довольно правильно ошибки этого молокососа[1829], чтобы высмеять его и дать восторжествовать своему учению. Если бы эти средства были пущены в ход при обыкновенной полемике, они, с точки зрения нравственности, подлежали бы осуждению. Но негодование, ругательства и издевательства были поразительно искренними. У протопопа на самом деле было чувство, что его духовный сын, за которого он отвечал, путался в представлении о Святой Троице, заключал Слово в Лоно Пресвятой Девы, предавал Христа умершего злым духам, повторял ереси Савеллия и Ария. В его ответной жалобе чувствовалась тройная страстность поборника истины, руководителя душ, которому оказано неповиновение, и чувство неумелого богослова, сбившегося с правильного пути в слишком трудных проблемах. Эта страстность объясняет побудительный мотив всей работы и само поведение протопопа по отношению к своему противнику.