отдохнув, соскакивал с тележки и снова, выпрямившись, стиснув зубы, наступал на упрямые двери. Случалось, что его наступление отбивали и дважды и трижды, причем весьма простым способом — одним только дьяволь-ским молчанием, — но он и тут не сдавался. И так как он видел, что открытой атакой ему ничего не добиться, он пробовал действовать по-другому:
404
ф. кафка
если К. правильно понял, прибегал к хитрости. Для виду он оставлял дверь
в покое, давая ей возможность, так сказать, отмолчаться до конца, направлял-ся к другим дверям, через некоторое время снова возвращался, подчеркнуто
громко звал второго служителя и начинал наваливать у порога запертой двери
груду документов, словно изменил свое намерение и не намеревается более ли-шать данного чиновника документов, а, напротив, готов снабдить его новыми.
Потом он проходил дальше, не спуская, однако, глаз с той двери, и, когда вскоре чиновник по обыкновению осторожно открывал дверь, чтобы забрать бумаги, служитель двумя прыжками подлетал туда и, сунув ногу в дверную щель, заставлял чиновника вступать с ним в переговоры лицом к лицу, что обычно
вело к более или менее удовлетворительному соглашению. А если этот прием
не удавался или казался ему неправильным по отношению к какой-нибудь двери, то он пробовал действовать иначе. Например, он переключал внимание на
чиновника, домогавшегося документов. При этом он отодвигал в сторону второго служителя, довольно бесполезного помощника, работавшего чисто автоматически, и сам начинал уговаривать чиновника таинственным шепотом, глубоко просунув голову в его комнату, наверно, он давал ему какие-то обещания
и уверял, что при следующем распределении тот, другой, чиновник будет соответственно наказан, во всяком случае он часто показывал на дверь соперника
и даже смеялся, насколько позволяла ему усталость. Но бывали — раз или два —
и такие случаи, когда служитель отказывался от всяких попыток бороться, хотя К. полагал, что это было только притворство, имевшее, по-видимому, свои основания, служитель спокойно проходил дальше, не оборачиваясь, терпеливо сносил шум, поднятый обиженным чиновником, и только его манера время от времени надолго прикрывать глаза показывала, как он страдает
от шума. Постепенно обиженный чиновник успокаивался, и как заливистый
детский плач постепенно переходит в редкие всхлипывания, так и его выкрики становились реже, но, даже когда наступала тишина, вдруг снова раздавался одинокий вскрик, неожиданно коротко хлопала дверь. Во всяком случае, все показывало, что и тут служитель поступал совершенно правильно. В конце
концов остался только один чиновник, который никак не желал успокоиться, он умолкал, но только чтобы перевести дух, а потом снова начинал орать
пуще прежнего. И было не совсем понятно, чего он так кричит и жалуется, может быть, вовсе не из-за распределения документов. За это время служители
уже окончили свою работу, и на тележке, по недосмотру помощника, остался
один-единственный документ, в сущности, просто бумажка, листок из блокнота, и теперь они не знали, кому же его выдать. «Вполне возможно, что это
мой документ», — мелькнуло в мыслях у К. Ведь староста Деревни все время говорил, что дело у К. ничтожнейшее. И хотя К. сам понимал всю смехо-творность и необоснованность своего предположения, он попытался как бы
невзначай подойти к служителю, который задумчиво просматривал бумажку; это было не так-то просто, потому что служитель никак не отвечал взаим-ностью на приязнь К. и даже в самом разгаре своей трудной работы всегда
406
ф. кафка
находил время в сердцах или с нетерпением оборачиваться на К., нервно дер-гая головой. И только сейчас, после окончания раздачи документов, он как будто немного забыл о К., да и вообще стал как-то равнодушнее, что было понятно при таком сильном утомлении, и с этой бумажкой он тоже долго во зиться
не стал, может быть, он ее и не прочел, только сделал вид, и хотя тут, в коридоре, он, вероятно, каждому обитателю комнаты доставил бы удовольст вие, вручив ему эту бумажку, он решил по-другому: видно, ему надоело раздавать
документы, и, приложив палец к губам, он сделал знак своему помощнику —
молчи! — и, не успел К. к нему подойти, разорвал бумажку на мелкие клочки
и сунул их в карман. Пожалуй, это было первое нарушение, которое К. заметил в служебных делах, хотя, возможно, он и это понял неправильно.
Даже если имелось нарушение, оно казалось вполне простительным: при