компетентной, и делают они это отнюдь не из одного человеколюбия или дружественных чувств, а отчасти и ради собственной выгоды. Тут-то и ощущает-ся недостаток судебного устройства, которое с самого начала предписывает
секретность в делах. Чиновникам не хватает связи с населением; правда, для
обычных, средних процессов они хорошо осведомлены, и такие процессы
идут гладко сами по себе, словно по рельсам, их надо только изредка подталкивать. А вот в очень простых случаях, а также в случаях очень сложных они
совершенно беспомощны: из-за того, что они всегда безоговорочно скованы
законами, у них нет понимания человеческих взаимоотношений, а это страшно затрудняет ведение таких дел. Тут-то они и приходят просить совета у адвоката, а за ними идет курьер с теми протоколами, которые обычно хранятся
в тайне. Вон у того окна, глядя на улицу с истинной грустью, сиживали господа, каких тут меньше всего можно было бы ждать, а в это время адвокат изучал
документы у своего стола, чтобы подать им разумный совет. Именно в таких
обстоятельствах становилось виднее всего, насколько серьезно эти господа относятся к своей профессии и в какое отчаяние их приводят препятствия, непреодолимые по самой своей природе. Надо им отдать справедливость, положение у них и без того сложное, и службу эту никак нельзя назвать легкой.
Ступени и ранги суда бесконечны и неизвестны даже посвященным.
А все судопроизводство в общем является тайной и для низших служащих, оттого они почти никогда не могут проследить дальнейший ход тех данных, которые они обрабатывают, оттого и судебное дело предстает перед ними только на их уровне, и они часто сами не знают, откуда оно пришло, и не получают
94
ф. кафка
никаких сведений, куда же оно пойдет дальше. Таким образом, знания, которые можно было бы почерпнуть на различных стадиях из этого процесса, а также из окончательного заключения и его обоснования, ускользают от этих
чиновников. Они имеют право заниматься только той частью дела, какая вы-делена для них законом, и обычно знают о дальнейшем ходе вещей, то есть
о результатах своей работы, еще меньше, чем защита, которая, как правило, связана с обвиняемым до конца процесса. Значит, и в этом отношении защитник может дать им весьма ценные сведения. И если К. все это учтет, то он вряд
ли станет удивляться раздражительности чиновников, которая часто проявляется по отношению к клиентам в чрезвычайно обидной форме — впрочем, каждый это испытывает на себе. Все чиновники раздражены, даже когда кажутся внешне спокойными. И от этого, разумеется, больше всего страдают
мелкие адвокаты. Рассказывают, например, следующую историю, удивительно
похожую на правду. Один старый чиновник, добрый, смирный человек, целые
сутки изучал трудное дело, к тому же чрезвычайно запутанное из-за вмешательства адвокатов, — усерднее таких чинуш никого не найти. Уже к утру, про-работав двадцать четыре часа без видимых результатов, он подошел к входной
двери, спрятался за ней и каждого адвоката, который пытался войти, сбрасы-вал с лестницы. Адвокаты собрались на лестничной площадке и стали советоваться, что им делать. С одной стороны, они не имеют права требовать, чтобы
их впустили, значит, жаловаться на этого чиновника по начальству они не могут, а кроме того, как уже говорилось, они должны остерегаться и не раздра-жать чиновников зря. С другой же стороны, каждый проведенный вне суда
день для них потерян, и проникнуть туда им очень важно. В конце концов они
договорились измотать старичка. Стали посылать наверх одного адвоката за
другим, те взбегали по лестнице и давали себя сбрасывать оттуда при довольно настойчивом, но, разумеется, пассивном сопротивлении, а внизу их под-хватывали коллеги. Так продолжалось почти целый час, и тут старичок, уже
сильно уставший от ночной работы, совсем сдал и ушел к себе в канцелярию.
Стоявшие внизу сначала не поверили и послали одного из коллег наверх взглянуть, действительно ли за дверью никого нет. И только тогда они все поднялись наверх и, должно быть, не посмели даже возмутиться. Ведь адвокат —
а даже самый ничтожный из них хоть отчасти представляет себе все обстоятельства — никогда не пытается ввести в судопроизводство какие бы то ни
было изменения или улучшения, в то время как почти каждый обвиняемый, даже какой-нибудь недоумок, при первом же соприкосновении с процессом
начинает думать, какие бы предложения внести, чтобы улучшить постановку
дела, и часто тратит на это время и силы, которые можно было бы с гораздо
большей пользой употребить на что-либо иное. Единственно правильное —
это примириться с существующим порядком вещей. И если бы даже человек
был в силах исправить какие-то отдельные мелочи, что является нелепым за-блуждением, то в лучшем случае он чего-то добился бы для хода будущих процессов, но себе самому он только нанес бы непоправимый вред, привлекая
процесс
95
внимание и особую мстительность чиновников. Главное — не привлекать