Провалы (СИ)

В доме Мэри, куда она его привозит, даже не спрашивая согласия, до неприличия воняет кошкой, отчего к горлу Джона подкатывает тошнота. Мэри усаживает его в кресло, суетится, готовит ромашковый чай и все время что-то говорит. Джон отключает слух, но жужжание про невозможные манеры и чудовищный обман, все равно умудряется просачиваться в мозг. В какой-то момент Джон понимает, что взорвется или наорет на Мэри, и сбегает в ванную. Он долго стоит под холодным душем, совершенно этого не замечая, а затем выходит, замерзший до невозможности. Мэри опять что-то бормочет про сломавшийся нагреватель, накидывает на Джона теплый халат и затаскивает в постель. Она еще пробует с ним заигрывать, но Джон просто тупо лежит и не шевелится, даже член не подает признаков жизни на все ухищрения Мэри, что вполне понятно, его фантазией все это время был Шерлок, и на Мэри он переключился от безысходности. Теперь же, когда объект любви опять возникает на горизонте, член не намерен терпеть какой-то суррогат и подделку, он, бедный, и так натерпелся от того бесчисленного количества женщин, вереницей прошедших через недоотношения с Джоном Ватсоном, и перегрузка после двух лет воздержания способна довести его до бессилия. Джон притворяется спящим (после случившегося кошмара он просто боится спать) и вяло размышляет на тему того, что же теперь делать с Мэри. Понятно, что жениться на ней уже совсем не обязательно. Джон рад, что не успел сделать предложения, иначе выглядел бы в ее глазах окончательным подлецом. Но Джон и так знает, что подлец – тут без споров. Он вообще не понимает одного, каким образом идиотская идея жениться пришла ему в голову. Дикие нелепые идеи для него не характерны. Единственное оправдание – Джон был доведен до ручки, находился на пределе, возможно, на грани нервного срыва или суицида, не зря он так часто в последнее время извлекал любимый браунинг и экспериментировал с ним в тактильных ощущениях. А во всем виноват Шерлок, чертов Шерлок, инфантильный в чувствах мальчишка, не желающий взрослеть Питер Пен. Это он прыгал с крыши на глазах Джона, это он изображал из себя мертвого, это он два года где-то скрывался, и это он несколько часов назад опять возник в жизни Джона. Господи, разве можно так жить и остаться нормальным? Джон мрачно размышляет над тем, как Шерлок выглядел и что говорил, вспоминает его прикосновения и движения, вспоминает улыбки и гримасы. Боже, как же всего этого не хватало. Джон радуется тому, что Шерлок жив, но тут же злится на него за обман. И так его бросает на этих эмоциональных качелях, от любви до ненависти, часов до трех ночи. Рядом похрапывает Мэри, а у Джона опять начинается маниакальный синдром – непреодолимое желание срочно увидеть Шерлока, ради чего он готов Букингемский дворец взорвать без сожаления, если понадобится. Джон еще некоторое время борется с собой, а потом просто подрывается, быстро натягивает одежду и выскакивает из дома Мэри, даже не потрудившись оставить записку. Он ловит такси и называет адрес – Бейкер-стрит, 221 «Б». В машине Джон старается убедить себя, что едет всего лишь выяснить правду – что побудило Шерлока изобразить самоубийство, и где он был все это время, но на самом деле Джону просто нужно его увидеть. Еще раз убедиться, что он жив: услышать его голос, вдохнуть его запах, почувствовать прикосновение его кожи, увидеть его прозрачные глаза в темном ободке. Как и прежде Джона охватывает чувство недостаточности Шерлока, когда его даже не хочется, а требуется ощущать рядом двадцать четыре часа в сутки. Когда Джон выходит из такси, его встречают нежные звуки скрипки и красивая мелодия в исполнении Шерлока. Джон маньячно улыбается – Шерлок его ждет.

Дверь не заперта, и это лишний раз подтверждает предположение Джона – его ждут. Он старается не шуметь, минуя скрипучие ступеньки, которые навечно вытравились кислотой в его памяти за год совместной жизни с Шерлоком, осторожно открывает дверь и встречается взглядом со взглядом Шерлока. Тот последний раз взмахивает смычком и театрально отбрасывает скрипку в сторону. Скрипка жалобно охает деревом, упавший следом смычок вызывает слабую вибрацию струн. Некоторое время они просто смотрят друг на друга, застыв двумя ледяными изваяниями, но затем, будто кто-то незримый рядом произнес волшебное слово «отомри», обретают способность двигаться. Шагнув навстречу друг другу, они сходятся вместе, словно неуправляемые поезда, впечатываясь всей силой и желанием. Они не целуются, не обнимаются, только вдавливаются крепко и монолитно, врастая друг в друга клетками и пОтом сквозь поры. Тяжелое дыхание одного, сопение другого, сердцебиение обоих, ставшее вдруг общим, - все это оглушает в наступившей тишине. Вечность покоя и счастья, тихого счастья Джона Ватсона.